Так я слышал: Однажды Блаженный пребывал в стране магадхов, в Матуле. И там Блаженный окликнул монахов: "Монахи!" "Да, почтенный?" – отозвались монахи на слова Блаженного. Блаженный сказал: "Пребудьте светочами сами себе, прибежищем сами себе, не надо иного прибежища. Пусть пребудет вашим светочем Дхарма, прибежищем вашим Дхарма, не надо иного прибежища. И как же, о монахи, пребудет монах сам себе светочем, сам себе прибежищем, не ища другого прибежища? Как пребудет Дхарма ему светочем, дхарма ему прибежищем, без иного прибежища? – Вот монахи: непрестанно следит монах за телом – бдительно, сознательно, памятливо, оставив мирские жадность и уныние; непрестанно следит за ощущениями – бдительно, сознательно, памятливо, оставив мирские жадность и уныние; непрестанно следит за мыслью – бдительно, сознательно, памятливо, оставив мирские жадность и уныние; непрестанно следит за дхармами – бдительно, сознательно, памятливо, оставив мирские жадность и уныние. Вот так, о монахи, пребудет монах сам себе светочем, сам себе прибежищем без иного прибежища; так пребудет ему дхарма светочем, дхарма ему прибежищем, без иного прибежища.
Поля, монахи не покидайте, своих наследных пределовы¹. Кто поля, монахи, не покидает, своих наследных пределов, к тому Маре не подступиться, за того Маре не зацепиться. Лишь благодаря обретению благих дхарм, о монахи, возрастают заслуги.
Некогда, о монахи, жил царь – миродержец по имени Далханеми² – преданный дхарме, царь во дхарме, четыре края земли подчинивший, устойчивости в стране добившийся, семи сокровищ обладатель. Вот какие у него были семь сокровищ: колесо-сокровище, слон-сокровище, самоцвет-сокровище, жена-сокровище, домовладыка-сокровище, советник-сокровище³. И больше тысячи было у него сыновей, витязей могучего сложения, сокрушителей вражьей силы. Он эту землю вплоть до океана не насилием, не оружием – дхармой завоевал и жил спокойно.
И вот, о монахи, призывает спустя много лет, много сотен лет, много тысяч лет царь Далханеми некоего слугу к себе: "Если ты, слуга, увидишь когда-нибудь, что дивное колесо покачнулось, с места стронулось, извести меня о том, пожалуйста." – "Да, Владыка", – так отвечал, о монахи, царю Далханеми тот слуга.
И увидел, о монахи, тот слуга спустя много лет, много сотен лет, много тысяч лет, что дивное колесо покачнулось, с места стронулось. Увидав это, пришёл он туда, где был царь Далханеми, и, придя к царю Далханеми, сказал ему: "Благоволи узнать, владыка: твоё дивное колесо-сокровище покачнулось, с места стронулось. "И вот, о монахи, велел царь Далханеми призвать к себе своего старшего сына-царевича и сказал: "Говорят, дорогой мой царевич, что моё дивное колесо-сокровище покачнулось, с места стронулось. И слыхал я, что недолго жить осталось тому царю-миродержцу, чьё дивное колесо-сокровище покачнулось, с места стронулось. Что ж, человеческими утехами я утешился, пора небесных утех искать. Так что ты, дорогой царевич, этою землёю вплоть до океана озаботься. А я голову и бороду обрею, жёлтые одежды⁴ надену, из дому в бездомность уйду."
И вот, о монахи, царь Далханеми наставил хорошенько своего старшего сына-царевича, как править, обрил голову и бороду, надел жёлтые одежды и ушёл из дому в бездомность. А на седьмой день после того, как ушёл в отшельники царственный мудрец, дивное колесо-сокровище исчезло, о монахи.
И тогда, о монахи, пришёл некий слуга туда, где был царь кшатрий, на царствие помазанный, и, придя к царю-кшатрию, на царствие помазанному, сказал ему: "Благоволи узнать, владыка: исчезло дивное колесо-сокровище."
И тогда, о монахи, царь-кшатрий, на царствие помазанный, узнав, что исчезло дивное колесо-сокровище, опечалился и печаль почувствовал. Он пришёл туда, где был царственный мудрец, и, прийдя, сказал царственному мудрецу: "Благоволи узнать, владыка: исчезло дивное колесо-сокровище. "На это, о монахи, царственный мудрец сказал царю-кшатрию, на царствие помазанному: "Не печалься, не чувствуй печали, дорогой, оттого, что дивное колесо-сокровище исчезло. Дивное колесо-сокровище, дорогой – не отчее тебе, не наследное. Ну же, дорогой, держись по-арийски⁵ того, чего держится миродержец. И сбудется так, что если ты станешь по-арийски держаться того, чего держится миродержец, то на пятнадцатый день месяца, в праздник упосатхи⁶, когда ты омоешь голову и соблюдая упосатху, поднимешься на крышу дворца, появится дивное колесо-сокровище о тысяче спиц, об ободе, о ступице, во всех частях совершенное."
– "Но как же, владыка, держаться мне по-арийски, того чего держится миродержец?" – "А ты, дорогой, стой на дхарме, признавай дхарму, чти дхарму, почитай дхарму, возвеличивай дхарму, уважай дхарму, дхарма пусть будет твоим знаменем, дхарма-стягом, дхарма господином; устрой себе по дхарме защиту, охрану и оборону своих людей, военной силы, кшатриев, князей, брахманов и домовладык, горожан и селян, шраманов и брахманов, зверей и птиц. И пусть, дорогой, в твоём царстве начинаний, противных дхарме не будет.
А если будут в твоём царстве неимущие, помогай им имуществом. И ещё дорогой, к тем шраманам и брахманам своего царства, что от беспечности и тщеславия отвратились, к терпимости и сдержанности обратились, лишь одних себя укрощают, лишь одних себя усмиряют, лишь одних себя успокаивают, к ним время от времени ходи и расспрашивай: "Что, почтенные, – благо; что – не благо; что предосудительно, что не предосудительно, к чему прилежать, к чему не прилежать, от каких моих дел долгие беды и горе выйдут, от каких моих дел долгая радость и польза выйдут? "Послушай их. Что не благо, того всегда избегай, что благо, тому непременно следуй. Вот чего, дорогой держится по-арийски миродержец."
– "Да, владыка," – отвечал царь-кшатрий, на царствие помазанный царственному мудрецу, и стал, о монахи, держаться этого по-арийски, как миродержец. И как стал он по-арийски держаться того, чего держится миродержец, то на пятнадцатый день месяца, в праздник упосатхи, когда он омыл голову и, соблюдая упосатху, поднялся на крышу дворца, появилось дивное колесо-сокровище о тысяче спиц, об ободе, о ступице, во всех частях совершенное. Увидел его царь-кшатрий, на царствие помазанный, и ему подумалось: "Слыхал я, что если царю-кшатрию, на царствие помазанному, на пятнадцатый день месяца, в праздник упосатхи, когда он омоет голову и, соблюдая упосатху, поднимется на крышу дворца, явится дивное колесо-сокровище о тысяче спиц, об ободе, о ступице, во всех частях совершенное, то становится он миродержцем. Так что стану я миродержцем."
И вот, о монахи, поднялся царь-кшатрий, на царствие помазанный, с сиденья, обнажил плечо, взял в руку золотой кувшин, а правою окропил колесо-сокровище: "Покатись, почтенное колесо-сокровище! Неси победу, почтенное колесо-сокровище!"
И вот, о монахи, покатилось это дивное колесо-сокровище на восток, а за ним – царь-миродержец со своим четырёхчастным войском. А в той местности, о монахи, где остановилось, где остановилось колесо-сокровище, там и царь-миродержец остановился со своим четырёхчастным войском. Цари же соперники, что были в восточной стороне, пришли о монахи к царю-миродержцу и сказали: "Привет тебе, государь; добро пожаловать, государь; это твоё, государь; правь, государь. "Царь миродержец сказал: "Живых не убивать. Не данного не брать. Похотных поступков не совершать. Не лгать. Опьяняющего не пить⁷. Как ели так и ешьте." И цари-соперники, что были в восточной стороне, стали, о монахи, князьями царя-миродержца.
И вот, о монахи, то колесо-сокровище погрузилось в восточный океан, вынырнуло и покатилось на юг... и цари-соперники, что были в южной ... западной... северной стороне, стали, о монахи, князьями царя-миродержца.
И вот, о монахи, то колесо-сокровище принесло царю победу над всей землёй вплоть до океана, вернулось в столицу и остановилось у врат дворца царя-миродержца, напротив палаты суда, будто прибитое, озаряя дворец царя-миродержца своим сиянием.
И второй царь-миродержец, о монахи... и третий... и четвёртый... и пятый... и шестой... и седьмой царь-миродержец, о монахи, призвал спустя много лет, много сотен лет, много тысяч лет некоего слугу к себе: "Если ты, слуга, увидишь когда-нибудь, что дивное колесо покачнулось, с места стронулось, извести меня о том, пожалуйста." – "Да, Владыка", – так отвечал, о монахи, царю-миродержцу тот слуга.
И увидел, о монахи, тот слуга спустя много лет, много сотен лет, много тысяч лет, что дивное колесо покачнулось, с места стронулось. Увидав это, пришёл он туда, где был царь-миродержец, и, придя к царю-миродержцу, сказал ему: "Благоволи узнать, владыка: твоё дивное колесо-сокровище покачнулось, с места стронулось."
И вот, о монахи, велел царь Далханеми призвать к себе своего старшего сына-царевича и сказал: "Говорят, дорогой мой царевич, что моё дивное колесо-сокровище покачнулось, с места стронулось. И слыхал я, что недолго жить осталось тому царю-миродержцу, чьё дивное колесо-сокровище покачнулось с места стронулось. Что ж, человеческими утехами я утешился, пора небесных утех искать. Так что ты, дорогой царевич, этою землёю вплоть до океана озаботься. А я голову и бороду обрею, жёлтые одежды надену, из дому в бездомность уйду."
И вот, о монахи, царь-миродержец наставил хорошенько своего старшего сына-царевича, как править, обрил голову и бороду, надел жёлтые одеждыи ушёл из дому в бездомность. А на седьмой день после того, как ушёл в отшельники царственный мудрец, дивное колесо-сокровище исчезло, о монахи.
И тогда, о монахи, пришёл некий слуга туда, где был царь кшатрий, на царствие помазанный, и, придя к царю-кшатрию, на царствие помазанному, сказал ему: "Благоволи узнать, владыка: исчезло дивное колесо-сокровище." И тогда, о монахи, царь-кшатрий, на царствие помазанный, узнав, что исчезло дивное колесо-сокровище, опечалился и печаль почувствовал. Но он не пошёл к царственному мудрецу спросить о том, чего же должен держаться по-арийски царь-миродержец. Он стал править страной по своему разумению. И у него, правившего страной по своему разумению, ни сначала, ни потом не была страна так чиста, как у былых царей, державшихся того, чего держится миродержец.
И вот, о монахи, доверенные царя, члены совета, счетоводы-сановники, охранники-стражники, знатоки мантр, ими живущие⁸, собрались, пришли к царю-кшатрию, на царствие помазанному, и сказали: "Владыка! У тебя, правящего по своему разумению, ни с начала не была, не потом не стала страна так чиста, как у былых царей, державшихся того, чего держится миродержец. Но ведь есть в твоём царстве, о владыка, доверенные царя, члены совета, счетоводы-сановники, охранники-стражники, знатоки мантр, ими живущие, – и мы сами, да и иные, – и мы помним, чего надо по-арийски держаться царю-миродержцу. Мы тебе тогда объясним, чего царю-миродержцу по-арийски надо держаться."
И вот, о монахи, царь-кшатрий на царствие помазанный, велел созвать царских доверенных, членов совета, счетоводов-сановников, охранников-стражников, знатоков мантр, ими живущих, и спросил у них, чего по-арийски надо держаться царю-миродержцу. Они ему объяснили, чего царю-миродержцу по-арийски надо держаться. Послушав их, хотя и устроил он по дхарме защиту, охрану и оборону, но неимущим имуществом не помог. А раз не стало помощи неимущим имуществом, то приумножилась бедность. Как приумножилась бедность, некий человек не данное ему чужое взял, как говорят, "украл". Его схватили, схвативши, к царю-кшатрию, на царствие помазанному, привели: "Вот, владыка, человек, который не данное ему чужое взял, как говорят, "украл"⁹. На это, о монахи, царь-кшатрий, на царствие помазанный, спросил того человека: "Что же, неужто правда, что ты человек, чужое, не данное взял, как говорят, "украл"? – "Правда, владыка." – "Как же это?" – "Жить не на что, владыка."
И тут, о монахи, царь-кшатрий, на царствие помазанный, помог тому человеку имуществом: "На это имущество, человек, ты и сам живи, и отца с матерью содержи, и жену с детьми содержи, и дела свои веди, и шраманам с брахманами возвышенную дакшину¹⁰ уделяй – небесную, благоплодную, на небеса влекущую." – "Да, владыка," – отвечал тот человек царю-кшатрию, на царствие помазанному.
И другой человек, о монахи, не данное ему взял, как говорят "украл". Его схватили, схвативши, к царю-кшатрию, на царствие помазанному, привели: "Вот, владыка, человек, который чужое, ему не данное взял, как говорят "украл". На это, о монахи, царь-кшатрий, на царствие помазанный, спросил того человека: "Что же, неужто правда, что ты человек, чужое, не данное взял, как говорят, "украл"?" – "Правда, владыка." – "Как же это?" – "Жить не на что, владыка."
И тут, о монахи, царь-кшатрий, на царствие помазанный, помог тому человеку имуществом: "На это имущество, человек, ты и сам живи, и отца с матерью содержи, и жену с детьми содержи, и дела свои веди, и шраманам с брахманами возвышенную дакшину уделяй – небесную, благоплодную, на небеса влекущую." – "Да, владыка," – отвечал тот человек царю-кшатрию, на царствие помазанному.
И прослышали люди, о монахи: "Говорят, что если кто чужое не данное, берёт, как говорят, "крадёт", тем царь помогает имуществом." И им подумалось: "Ну-ка и мы чужое, не данное, возьмём, как говорят, "украдём".
И вот, о монахи, некий человек не данное ему, чужое взял, как говорят, "украл". Его схватили, схвативши, к царю-кшатрию, на царствие помазанному, привели: "Вот, владыка, человек, который чужое, ему не данное взял, как говорят "украл". На это, о монахи, царь-кшатрий, на царствие помазанный, спросил того человека: "Что же, неужто правда, что ты человек, чужое, не данное взял, как говорят, "украл"?" – "Правда, владыка." – "Как же это?" – "Жить не на что, владыка."
И тут, о монахи, царю-кшатрию, на царствие помазанному, подумалось: "Если я каждому, кто чужое, не данное, берёт, что называется, "крадёт", имуществом помогать буду, то взятие чужого только разрастётся. Что, если я этого человека карательски покораю, с корнем изведу, голову ему срублю?"
И вот, о монахи, царь-кшатрий, на царствие помазанный, приказал слугам: "Ну-ка, свяжите этому человеку руки за спиною прочной верёвкой, тугим узлом, обрейте его наголо, проведите его под резкие звуки барабана по всем улицам по всем перекрёсткам, выведите через южные ворота к югу от города¹¹, карательски покарайте, с корнем изведите, голову ему срубите." "Да, владыка", – отвечали те слуги царю-кшатрию, на царствие помазанному. Связали они этому человеку руки за спиною прочной верёвкой, тугим узлом, обрили его наголо, провели его под резкие звуки барабана по всем улицам, всем перекрёсткам, вывели через южные ворота к югу от города, карательски покарали, с корнем извели, голову ему срубили."
И прослышали люди, о монахи: "Говорят, что если кто чужое, не данное, берёт, как говорят, "крадёт", тех царь карательски карает, с корнем изводит, голову тем рубит". И им подумалось: "Что если и мы острыми мечами обзаведёмся? А острыми мечами обзаведшись, мы тех чьё добро, нам не данное, будем брать, что называется "красть", тех будем карательски карать, с корнем изводить, головы им рубить? "Обзавелись они острыми мечами. А острыми мечами обзаведшись, на деревни стали разбойно нападать, на торжки разбойно нападать, по большим дорогам грабить. И тех, чьё добро, им не данное, они забирали, как говорят, "крали", тех они карательски карали, с корнем изводили, головы тем рубили.
Итак, монахи, когда не стало неимущим помощи имуществом, то распространилась бедность; от распространения бедности распространились кражи; от распространенности краж распространилось оружие; от распространённости смертоубийства у тех людей и жизненный век и красота пошли на убыль. И у живших по восемьдесят тысяч лет людей, чьи жизненный век и красота пошли на убыль, дети жить стали по сорок тысяч лет.
Среди людей, что жили теперь по сорок тысяч лет, о монахи, некий человек чужое, не данное, взял, как говорят, "украл". Его схватили, схвативши, к царю-кшатрию, на царствие помазанному, привели: "Вот, владыка, человек, который чужое, ему не данное, взял, как говорят "украл". На это, о монахи, царь кшатрий, на царствие помазанный, спросил того человека: "Что же, неужто правда, что ты, человек, чужое, не данное, взял, как говорят, "украл"?" – "Нет, государь", – сказал тот и заведомо солгал.
Итак, о монахи, когда не стало неимущим помощи имуществом, то распространилась бедность; от распространения бедности распространились кражи; от распространенности краж распространилось оружие; от распространенности смертоубийства распространилась заведомая ложь, а от распространения заведомой лжи у тех людей и жизненный век и красота пошли на убыль. И у живших по сорок тысяч лет людей, чьи жизненный век и красота пошли на убыль, дети жить стали по двадцать тысяч лет.
Среди людей, что жили теперь по двадцать тысяч лет, о монахи, некий человек чужое, не данное, взял, как говорят, "украл". А некий другой человек царя-кшатрия, на царствие помазанного, об этом известил: "Такой-то человек, о владыка, чужое, не данное, взял, как говорят "украл", – и совершил донос.
Итак, монахи, когда не стало неимущим помощи имуществом, то распространилась бедность; от распространения бедности распространились кражи; от распространенности краж распространилось оружие; от распространённости смертоубийства распространилась заведомая ложь, а от распространения заведомой лжи распространились доносы, а от распространенности доносов, у тех людей и жизненный век и красота пошли на убыль. И у живших по двадцать тысяч лет людей, чьи жизненный век и красота пошли на убыль, дети стали жить по десять тысяч лет.
Среди людей, живших по десять тысяч лет, о монахи, некоторые были красивыми, а некоторые некрасивыми. И некрасивые люди вожделея к красивым людям, вступили в связь с чужими жёнами.
Итак, монахи, когда не стало неимущим помощи имуществом, то распространилась бедность; от распространения бедности распространились кражи; от распространенности краж распространилось оружие; от распространённости смертоубийства распространилась заведомая ложь, а от распространения заведомой лжи распространились доносы, а от распространенности доносов распространились похотные проступки, а от распространения похотных проступков у тех людей и жизненный век и красота пошли на убыль. И у живших по десять тысяч лет людей, чьи жизненный век и красота пошли на убыль, дети стали жить по пять тысяч лет.
Среди людей, живших по пять тысяч лет, о монахи, две дхармы распространились: грубые речи и пустословие. И от распространенности этих двух дхарм у тех людей и жизненный век и красота пошли на убыль... и из их детей некоторые стали жить две с половиной тысячи лет, некоторые – по две тысячи лет.
Среди людей, живших по две тысячи лет с половиною, о монахи, распространились жадность и враждебность. И от распространения жадности и враждебности у тех людей и жизненный, и красота пошли на убыль... и дети их стали жить по тысяче лет.
Среди людей, живших по тысяче лет, о монахи, распространились ложные воззрения. И от распространения ложных воззрений у тех людей и жизненный век и красота пошли на убыль. И у живших раньше по тысяче лет, чьи жизненный век и красота пошли на убыль... и дети их стали жить по пятьсот лет.
Среди людей, живших по пятьсот лет, о монахи, три дхармы распространились: неправедная страсть, несоразмерная алчность, ложная дхарма. И от распространения этих трёх дхарм у тех людей и жизненный, и красота пошли на убыль. И у живших раньше по пятьсот лет, чьи жизненный век и красота пошли на убыль, некоторые из детей стали жить по две с половиной сотни лет, а некоторые по две сотни лет.
Среди людей, живших по две сотни лет, распространились вот какие дхармы: неуважение к матери, неуважение к отцу, неуважение к шраманам, неуважение к брахманам, непочтительность к старшим в роду.
Итак, о монахи, когда не стало неимущим помощи имуществом, то распространилась бедность; от распространения бедности распространились кражи; от распространенности краж распространилось оружие; от распространённости смертоубийства распространилась заведомая ложь, а от распространения заведомой лжи распространились доносы, а от распространенности доносов распространились похотные проступки; от распространения похотных проступков распространились грубые речи и пустословие; от распространения этих двух дхарм распространились жадность и враждебность; от распространенности жадности и враждебности распространились ложные воззрения; от распространения ложных воззрений распространились три дхармы – неправедная страсть, несоразмерная алчность, ложная дхарма; от распространения этих трёх дхарм такие дхармы распространились: неуважение к матери, неуважение к отцу, неуважение к шраманам, неуважение к брахманам, непочтительность к старшим в роду; от распространения этих дхарм у людей и жизненный век и красота пошли на убыль. И у живших раньше по две с половиной сотни лет людей, чьи жизненный век и красота пошли на убыль, дети стали жить по сто лет.
Наступят времена, о монахи, когда у этих людей родятся дети, что будут жить по десять лет. У людей с жизненным веком в десять лет девиц пяти лет от роду уже за муж отдавать можно будет. У живущих по десять лет людей, о монахи, пропадут такие нынешние приправы: топлёное масло, сливочное масло, растительное масло, тростниковый сахар, соль. У живущих по десять лет людей, о монахи, лучшей едой будет кудруса¹². Так же, как теперь, о монахи, лучшая еда – это рисовая каша с мясом, так у живущих по десять лет людей, о монахи, лучшей едой будет кудруса.
У живущих по десять лет людей, о монахи, десять благих путей деяния исчезнут совершенно, а десять неблагих путей деяния пышно разовьются. У людей, живущих по десять лет, и слова-то "благо" не будет. Кому же тогда благо совершать? – У людей живущих по десять лет, о монахи, тех, кто ни мать не уважает, ни отца не уважает, ни шраманов не уважает, ни брахманов не уважает, кто к старшим в роду непочтителен, тех и будут одобрять и хвалить. Так же, как теперь, о монахи, тех, кто мать уважает, отца уважает, шраманов уважает, брахманов уважает, кто к старшим в роду почтителен, – тех одобряют и хвалят, – вот точно так же, монахи, у людей, живущих по десять лет, тех, кто ни мать не уважает, ни отца не уважает, ни шраманов не уважает, ни брахманов не уважает, кто к старшим в роду непочтителен, тех и будут одобрять и хвалить.
Для людей, что будут жить по десять лет, о монахи, ни матери не будет ни сестры матери, ни жены дяди по матери, ни супруги учителя, ни жены дяди по отцу – в свальном грехе народ погрязнет, как козлы и бараны, петухи и свиньи, псы и шакалы.
У людей, что будут жить по десять лет, о монахи, друг на друга, друг против друга, будет на уме лютая злоба, лютая свирепость, лютое ожесточение, лютые душегубные помыслы – и у матери к сыну, и у сына к матери, и у отца к сыну, и у сына к отцу, и у брата к брата, и у сестры к брату, и у брата к сестре, будут на уме друг на друга, друг против друга, лютая злоба, лютая ненависть, лютое ожесточения, лютые душегубные помыслы, словно как у охотника, о монахи, когда видит он зверя.
Для людей, что будут жить по десять лет, о монахи, на семь дней на семь дней настанет "пора мечей": они друг в друге увидят зверей, в руках у них острые мечи окажутся, и с мыслями: "Вот зверь! Вот зверь!" – будут лишать друг друга жизни.
И вот, о монахи, некоторым из этих людей так подумается: "Что нам до всех, что всем до нас! Что, если мы в заросли травы или в заросли кустарника, или в заросли деревьев, или в речные протоки, или в расселины скал заберёмся и поживём там, а есть будем лесные корешки и плоды." Заберутся они в заросли травы или в заросли кустарника, или в заросли деревьев, или в речные протоки, или в расселины скал и проживут там семь дней, питаясь лесными корешками и плодами. А спустя семь дней выйдут они из своих зарослей травы, зарослей кустарника, зарослей деревьев, речных протоков, расселин скал, обнимут друг друга и вместе вздохнут: "Хорошо, что ты жив, хорошо, что ты жив!"
И тут, о монахи, этим людям подумается: "Мы от приверженности к неблагим дхармам многих родичей растеряли. Что если мы теперь станем совершать благие дела? Какие же благие дела? Воздержимся от смертоубийства и будем этой благой дхармы придерживаться." Воздержатся они от смертоубийства и станут этой благой дхармы придерживаться. И от приверженности к благим дхармам у них и жизненный век и красота прибывать станут. И у живших раньше по десять лет людей, чьи жизненный век и красота станут прибывать, дети станут жить по двадцать лет.
И вот, о монахи, этим людям подумается: "У нас от приверженности к благим дхармам и жизненный век прибывает и красота прибывает. Что если мы ещё больше будем совершать благих дел? Воздержимся от взятия не данного, воздержимся от похотных поступков, воздержимся от лжи, воздержимся от доносов, воздержимся от грубых речей, воздержимся от пустословия, оставим жадность, оставим враждебность, оставим ложные воззрения, оставим три дхармы – неправедную страсть, несоразмерную алчность, ложную дхарму; станем уважать матерей, уважать отцов, шраманов, брахманов, почитать старших в роду, и будем этих благих дхарм придерживаться.
И от приверженности к благим дхармам у них и жизненный век и красота прибывать станут. И у живших раньше по двадцать лет людей, чьи жизненный век и красота станут прибывать, дети станут жить по сорок лет. У людей же, что будут жить по сорок лет, дети будут жить по восемьдесят лет. У людей, что будут жить по восемьдесят лет, дети будут жить по сто шестьдесят лет. У людей, что будут жить по сто шестьдесят лет, дети будут жить по триста двадцать лет. У людей, что будут жить по триста двадцать лет, дети будут жить по шестьсот сорок лет. У людей, что будут жить по шестьсот сорок лет, дети будут жить по две тысячи лет. У людей, что будут жить по две тысячи лет, дети будут жить по четыре тысячи лет. У людей, что будут жить по четыре тысячи лет, дети будут жить по восемь тысяч лет. У людей, что будут жить по восемь тысяч лет, дети будут жить по двадцать тысяч лет. У людей, что будут жить по двадцать тысяч лет, дети будут жить по сорок тысяч лет. У людей, что будут жить по сорок тысяч лет, дети будут жить по восемьдесят тысяч лет. У людей с жизненным веком в восемьдесят тысяч лет, о монахи, девиц можно будет отдавать замуж пяти тысяч лет от роду.
У людей с жизненным веком в восемьдесят тысяч лет, о монахи, (только) три болезни останутся – желание, голодание и старость. При людях с жизненным веком в восемьдесят тысяч лет, о монахи, этот материк Джамбу¹³ станет богатым и процветающим; деревни, торжки и столицы будут так близко одна от другой, что даже петух пролететь сможет. При людях с жизненным веком в восемьдесят тысяч лет, о монахи, этот материк Джамбу, будто Незыбь¹⁴, заполнен будет людьми и уподобится зарослям бамбука или тростника. При людях с жизненным сроком в восемьдесят тысяч лет, о монахи, нынешний город Варанаси станет стольным городом, под названием Кетумати, и будет богатым, процветающим, многолюдным, полным народу, щедрым на милостыню. При людях с жизненным сроком в восемьдесят тысяч лет, о монахи, на этом материке Джамбу будет восемьдесят четыре тысячи городов во главе со стольным городом Кетумати.
При людях с жизненным сроком в восемьдесят тысяч лет, о монахи, в стольном городе Кетумати царь по имени Санкха появится – преданный дхарме, царь во дхарме, четыре края земли подчинивший, устойчивости в стране добившийся, семи сокровищ обладатель. Вот какие у него будут сокровища: колесо-сокровище, слон-сокровище, конь-сокровище, самоцвет сокровище, жена-сокровище, домовладыка-сокровище, советник-сокровище. И больше тысячи будет у него сыновей, витязей могучего сложения, сокрушителей вражьей силы. Он эту землю вплоть до океана не насилием, не оружием – дхармой завоюет и заживёт спокойно.
При людях с жизненным сроком в восемьдесят тысяч лет, о монахи, появится в мире Блаженный по имени Майтрея – святой, истинновсепросветлённый, совершенный в ведении и поведении, пришедший во благе, знаток людей, непревосходимый, укротитель буйных мужей, учитель богов и людей. Просветленный, Блаженный – так же как я ныне в мире появился, – святой, истинновсепросветлённый, совершенный в ведении и поведении, пришедший во благе, знаток людей, непревосходимый, укротитель буйных мужей, учитель богов и людей, Просветленный, Блаженный. Он в этот мир людей с богами, с богами Мары и Брахмы, со шраманами и брахманами, с народом, богами и людьми сам постигнет, воочию узрит и изъяснит, так же как я теперь этот мир людей с богами, с богами Мары и Брахмы, со шраманами и брахманами, с народом, богами и людьми сам постиг, воочию узрел и изъясняю. Он преподаст дхарму прекрасную в начале, прекрасную в середине, прекрасную в конце, благую по смыслу и выражению, полную и законченную, совершенно чистую, [ведущую] к брахманскому житию, – так же как я теперь преподаю дхарму прекрасную в начале, прекрасную в середине, прекрасную в конце, благую по смыслу и выражению, полную и законченную, совершенно чистую, [ведущую] к брахманскому житию¹⁵. Он поведёт за собою многотысячную общину монахов, так же как я теперь веду за собою многосотенную общину монахов.
А царь по имени Санкха, о монахи, на том месте, где некогда повелением царя Великого Панады был воздвигнут жертвенный дворец¹⁶, вновь воздвигнет жертвенный дворец, поселится в нём и принесёт дары, а затем откажется от него, совершит даяния шраманам и брахманам, убогим, странникам и просителям и под началом Блаженного, святого, истинновсепросветлённого Майтреи голову и бороду обреет, жёлтые одежды наденет, из дому в бездомность уйдёт. И ставши отшельником, будет он один, наедине с собою, прилежен, ревностен, внимателен, и не замедлит достичь той цели, которой ради сыновья семей искренне уходят из дому в бездомность. Уже в этой жизни он лично постигнет, осуществит, добьётся высшего завершения брахманского жития и заживёт в нём.
Пребудьте, монахи, светочами сами себе, прибежищем сами себе, не надо иного прибежища. Пусть пребудет светочем вашим дхарма, прибежищем вашим дхарма, не надо иного прибежища. И как же, о монахи, пребудет монах сам себе светочем, сам себе прибежищем, без иного прибежища? Как пребудет ему дхарма светочем, дхарма ему прибежищем, без иного прибежища? Вот монахи: непрестанно следит монах за телом – бдительно, сознательно, памятливо, оставив мирские жадность и уныние; непрестанно следит за ощущениями – бдительно, сознательно, памятливо, оставив мирские жадность и уныние; непрестанно следит за мыслью – бдительно, сознательно, памятливо, оставив мирские жадность и уныние; непрестанно следит за дхармами – бдительно, сознательно, памятливо, оставив мирские жадность и уныние. Вот так, о монахи, пребудет монах сам себе светочем, сам себе прибежищем без иного прибежища; так пребудет ему дхарма ему светочем, дхарма ему прибежищем, без иного прибежища.
Поля, монахи не покидайте, своих наследных пределов. Если поля вы не покинете, своих наследных пределов, о монахи, то и жизненный век ваш будет пребывать, и красота ваша прибывать, и счастье ваше прибывать, и богатство ваше прибывать, и сила ваша прибывать.
А каков у монаха жизненный век? Развивает монах основу сверхобычных сил, главный движитель в коей – сосредоточение на стремлении к действию; развивает основу сверхобычных сил, главный движитель в коей – сосредоточение на старании; развивает основу сверхобычных сил, главный движитель в коей – сосредоточение на мысли; развивает основу сверхобычных сил, главный движитель в коей – сосредоточение на исследовании. И он благодаря освоению, благодаря умножению этих четырёх основ сверхобычных сил сможет, если захочет, кальпу прожить или остаток кальпы. Вот что говорю я о жизненном веке монаха.
А какова у монаха красота? Если монах нравственен, о монахи, сдерживает себя согласно Уставным началам, безупречен в поведении и поступках, в мельчайших вещах из числа предосудительных усматривает опасность, полностью блюдёт правила поведения, – это и есть, монахи, красота для монаха.
А каково у монаха счастье? Когда, о монахи, монах отбрасывает утехи, отбрасывает неблагие дхармы и входит в сопровождаемую задумыванием и продумыванием, порождённую различением радостную и приятную первую стадию созерцания; [и далее, когда] он с угасанием задумывания и продумывания входит во внутренне проясненную, мысль воедино связующую, избавленную от задумывания и продумывания, порождённую сосредоточением, радостную и приятную вторую стадию созерцания; и входит далее в третью и четвертую стадии созерцания¹⁷, то это и есть, о монахи, счастье для монаха.
А каково у монаха богатство? – Вот, монахи, пронзает монах мыслью, сопровождаемой добротой, одну сторону света, потом другую, потом третью, потом четвёртую. И вниз и вверх и вбок – во всех направлениях, во всех отношениях весь мир он пронзает мыслью, сопровождаемою добротой – великою, возвышенною, безмерною, чуждою распрям и враждебности и пребывает в [этой мысли]. Так же, мыслью, сопровождаемой состраданием, сопровождаемой сорадованием, сопровождаемой равным ко всем отношением. Это и есть, о монахи, богатство монаха.
А какова у монаха сила? Вот, о монахи, иссякает у монаха тяга [к миру], и он лично постигает и осуществляет чуждое тяге [к миру] освобождение мысли и освобождение мудрости, и прибывает в нём. Это и есть, о монахи, сила монаха.
Не усматриваю я, о монахи, ни одной силы, которая была бы столь трудноодолима, как сила Мары. Лишь благодаря обретения благих дхарм, о монахи, возрастают заслуги."
Так сказал Блаженный. Радостно и удовлетворённо восприняли монахи слова Блаженного.

Примечания

1 – Под "наследными наделами" (pettike visaye) здесь имеются в виду четыре основы осознанности: тело, чувства, ум и умственные качества. Монах не увлекается чувственными удовольствиями, осознанно отслеживая то, что происходит с его телом, чувствами, умом и умственными качествами. Подробнее об этом можно прочитать в Сакунаггхи сутте и Макката сутте.

2 – Далханеми – букв. "Прочный обод", имя царя намекает на Колесо-сокровище.

3 – Домовладыка и советник символизируют экономический и социально-административный аспекты власти царя.

4 – Жёлтые одежды – монашеское одеяние.

5 – По-арийски – от самоназвания древний индийцев, потомков индо-ариев.

6 – Праздник Упосатхи – главный регулярный буддийский праздник, отмечаемый по полнолуниям, новолуниям и дням половинной луны. Предусматривает определенное воздержание от пищи и некоторые обряды.

7 – Перечисляются пять обетов буддиста-мирянина.

8 – Знатоки мантр, ими живущие – знатоки ритуалов, учёные-брахманы.

9 – В терминологических буддийских текстах употребление обычного слова "кража" избегается. Заменяется описанием – "взятие (чужого), не данного, без спроса".

10 – Дакшина – в ведийской религии вознаграждение жрецу за жертвоприношение. В буддизме это понятие трактуется более широко, как даяние материальных благ людям, одаривающих подаятеля дакшины благами духовными. Наставлениями, проповедью и пр.

11 – Южная сторона ассоциируется с царством Ямы. К югу от города обычно располагались места кремации.

12 – Кудруса – точно не отождествляемый злак, скорее всего низкосортное просо. ср. санскр. корадушака.

13 – Материк Джамбу (Джамбудвипа) – по традиционному индийскому миропредставлению, южный из четырёх земных материков. Фактически – Индия.

14 – Незыбь (Авичи) букв. "(где) нет волн", в более поздних текстах так называется самый низший и самый страшный из миров ада.

15 – Брахманское житие (брахмачарья) – монашески-целомудренное состояние, в результате практики которого наступает святость, освобождение.

16 – Ссылка на приводимое в джатаках предание.

17 – Сутра завершается наставлением в практике. Здесь на протяжении одной страницы употреблено не менее трех десятков сложных психологических терминов, иногда требующих для правильного понимания посвящения, иногда вовсе неизвестных современной науке.