Telapatta-Jataka.

Словами: "Как чашу, маслом полную, проносят..." – Учитель – он жил тогда к роще недалеко от деревни Десаки, что в царстве Сумбха, – начал свой рассказ, связанный с суттой о деревенской красавице.
Сказал Всеблагой монахам: "Вообразите себе, братия, огромную толпу народу, вопящую: "Смотрите: деревенская красавица идёт! Деревенская красавица!" Подбегают всё новые и новые люди и, вторя толпе, поют сладчайшие хвалы этой деревенской красавице. "Ах, как замечательно она танцует и поёт!" – громко кричат они, и на их крики собирается ещё большая толпа. Представьте себе, братия, что приходит некий мужчина, любящий жизнь и ненавидящий смерть, стремящийся к наслаждениям и отвергающий страдание, и ему говорят: "Вот тебе, приятель, чаша, до самых краёв полная маслом. Ты должен пройти с ней через всё это великое скопление народа, мимо деревенской красавицы. За тобой по пятам будет идти человек с обнажённым мечом в руке, и, если хоть капелька выплеснется из чаши, он тотчас же снесет тебе голову с плеч". Как вы, братия, думаете: будет ли этот мужчина неосмотрителен, или же он осторожно понесёт эту полную масла чашу?" – спросил Учитель. "Разумеется, он будет соблюдать осторожность, почтенный", – ответили ему монахи. "Так вот, братия, – молвил Учитель, – я вам привёл наглядный пример, чтобы вы как следует уразумели то, что я вам хочу сказать. Суть, братия, вот в чём: чаша, до краёв наполненная маслом, олицетворяет сосредоточенность сознания на том, что тело – только собрание частей, и, как всё, состоящее из частей, оно – бренно. А из этого следует, братия, что у живущего в этом мире все мысли должны сосредоточиться на таком представлении о теле. К этому нужно стремиться неукоснительно. Об этом должно вам помнить, братия". Учитель научил монахов сутте о деревенской красавице, истолковал и букву, и дух её, а покончив с суттой и пояснениями к ней, добавил: "Бхиккху, который стремится к такой сосредоточенности, должен быть столь же осторожен, как человек, несущий в руках чашу с маслом. Чашу следует нести бережно, не выплёскивая ни капли, – так и бхиккху пусть должным образом сосредоточит мысли свои, не расплёскивая их в суетности".
Выслушав преподанную сутту и её истолкование, монахи сказали Учителю: "А всё-таки, почтенный, трудно исполнимое дело совершил бы мужчина, который с чашей в руках прошёл бы мимо обольстительной деревенской красавицы, не взглянув на неё хоть краешком глаза". "Нет, братия, – возразил им Учитель. – Это вовсе не трудно исполнимое дело, скорее лёгкое, потому что мужчина, несущий чашу, шёл бы, гонимый страхом перед человеком с обнажённым мечом в руке. Вот в прежние времена мудрые и впрямь совершили трудноисполнимое дело. С тщанием поддерживая сосредоточенность духа, они всецело обуздали чувства, обычно властвующие над духом, и, сумев избежать чар дивной красавицы, обрели в награду царство". Поясняя свою мысль, Учитель поведал о том, что было в прежней жизни.
"Во времена стародавние, когда на бенаресском престоле восседал царь Брахмадатта, бодхисаттва явился на свет младшим из ста царских сыновей и по прошествии положенного числа лет достиг зрелости. В ту пору при царском дворце кормились несколько Пратька будд, и бодхисаттва всегда был рад услужить им. Как-то раз бодхисаттва подумал: "У меня много братьев. Займу ли я когда-нибудь трон, принадлежащий нашему роду, в этом самом городе или нет?" И решил: "Cпpoшy-ка я Пратька будд и всё у них узнаю". На следующий день во дворец явились Пратька будды. Бодхисаттва, надлежаще приветствовав их, нацедил воды в кувшин, вымыл и насухо вытер ноги Пратька буддам и сел вместе с ними за трапезу. Когда все насытились, бодхисаттва, оставаясь чуть поодаль от Пратька будд, почтительно поклонился им и заговорил о своём деде. И вот что ответили ему Пратька будды: "В этом городе, царевич, тебе не царствовать. За двадцать сотен йоджан отсюда, в стране Гандхара, есть город Таккасила, там ты и воссядешь на трон, если сможешь добраться туда за семь дней. Дорога туда проходит через большой лес, опасный для путников. Если обходить его кругом – выйдет целая сотня йоджан, а идти напрямик через лес – всего пятьдесят йоджан. Лес этот называется Лесом Демонов. Живут там яккхини. Своей чародейской силой они создают у дороги волшебные деревни с постоялыми дворами, под навесами из пестрой ткани, затканной золотыми звездами, яккхини ставят изукрашенные драгоценными каменьями ложа с откинутыми пологами дивных расцветок. И, надев на себя украшения, достойные небожительниц, из таких постоялых дворов они сладкими речами зазывают прохожих. "Ты очень устал, – говорят они путнику, – зайди же сюда, присядь ненадолго, испей воды, а потом пойдёшь дальше". Всех, кто поддался на их уговоры, они усаживают на ложе радом с собой и неотразимой своей красотой и чарами разжигают в них желание. Лишь только эти несчастные, терзаемые страстью, соединяются с яккхини, те умерщвляют их и, пока ещё хлещет тёплая кровь, пожирают. Истинное чувство красоты у человека они стараются заглушить своей прельстительностью, своими чарами, целиком заполняют слух его своими сладкозвучными песнями и речами; прельщают обоняние дивным благоуханием, вкус услаждают божественно вкусными кушаньями, а осязание подавляют необыкновенной мягкости ложами и пуховыми подушками кроваво-красного цвета. Если же, обуздав чувства и укрепясь духом, ты сумеешь миновать соблазнительниц, даже не посмотришь в их сторону, то на седьмой день воссядешь на престол в городе Таккасиле". "Полно, почтенные! – воскликнул бодхисаттва. – Неужто я буду глядеть на яккхини после ваших предостережений?" Он попросил Пратька будд благословить его и дать ему какой-нибудь оберег от опасности. Пратька будды произнесли заклятие и дали ему нить и горсть песка. Сердечно простясь с ними, а также с отцом и матерью, бодхисаттва направился в свои покои, чтобы предупредить близких. "Я, – сказал он им, – иду в Таккасилу, чтобы стать там царём; вы же оставайтесь тут". Пятеро из его близких, однако, сказали: "И мы тоже пойдём с тобой". "Нет, – ответил им бодхисаттва, – вам нельзя идти со мной: говорят, что в лесу на полпути в Таккасилу водятся яккхини. Они обольщают своей красотой всех проходящих; заполонив их чувства, распаляют в них вожделение, а затем губят. Опасность велика, но я всё-таки пойду, потому что полагаюсь на себя". "Неужто, если пойдём с тобой, мы позволим обольстить себя красотой, господин? – настаивали они. – Да мы на них и не глянем. Возьми же нас с собой в Таккасилу". "Ну ладно, – согласился бодхисаттва. – Только будьте осторожны!" И, взяв с собою всех пятерых, он выступил в путь.
И вот они уже достигли леса, где в волшебных деревнях под навесами сидели яккхини, завлекая прохожих. Один из спутников бодхисаттвы – тот, чей взор неизменно прельщался прекрасным, – всё-таки глянул в сторону одной яккхини. Её красота возбудила в нём неодолимое влечение, и он стал понемногу отставать. "Что это ты, приятель, отстаёшь?" – спросил бодхисаттва. "Ноги у меня болят, царевич, – пожаловался тот. – Я зайду ненадолго под навес, посижу там и догоню вас". "Друг мой, – сказал ему бодхисаттва, – эти красотки – яккхини, не позволяй же себе увлечься ими". "Пусть будет, что будет, царевич, – ответил его спутник, – только мочи моей нет". "Скоро ты поймёшь своё заблуждение", – заметил бодхисаттва, и они пошли дальше, уже вчетвером. А его спутник, падкий на красоту, поспешил к яккхини, и лишь только одна из них позволила ему совокупиться с нею, как тотчас же лишила его жизни.
Сразу после этого все яккхини, опередив путников, силою колдовства возвели у дороги новый навес и уселись там, распевая песни и играя на музыкальных инструментах. На этот раз от бодхисаттвы отстал тот из спутников, чей слух всегда прельщался звуками музыки. Яккхини съели и его, вновь забежали вперёд путников, оборотились торговками и уселись у дороги, поставив перед собой плетёные корзины с всевозможными ароматными снадобьями и благовониями. И тот, чьё обоняние не могло устоять перед дивными ароматами, отстал и тоже был съеден. Яккхини снова бросились вперёд и возвели на обочине лавку со съестными припасами, эту лавку они наполнили сосудами с дивными яствами, способными удовлетворить любой вкус. Сами же уселись около этой лавки. В этот раз отстал тот, кто привык услаждать свой вкус чревоугодничеством. Яккхини съели и его. Покончив с ним, они снова кинулись вперёд и улеглись на ложах необыкновенной мягкости. Последний из спутников, который очень любил доставлять приятное ощущение своей коже, отстал и также был съеден. Бодхисаттва остался в одиночестве.
"Этот человек на диво стоек, – подумала одна из яккхини. – Всё же я не отступлюсь, пока его не съем". Приняв такое решение, она пошла следом за бодхисаттвой. В дальней части леса им повстречались лесорубы и другие люди, работавшие в лесу. Увидав яккхини, они спросили у неё. "Кто этот мужчина, который идёт впереди тебя?" "Мой муж", – ответила яккхини. "Послушай, приятель, – сказали лесорубы бодхисаттве, – жена у тебя – красавица. У неё такой нежный золотистый цвет кожи, и она похожа на цветок. Ради тебя она покинула отчий дом и доверчиво последовала за тобой. Бедная притомилась в пути. Почему же ты не возьмёшь её за руку и не пойдёшь с ней вместе?" "Никакая она мне не жена, – ответил им бодхисаттва, – она – яккхини и вместе с другими только что съела пятерых моих спутников". "Вот, добрые люди, – вскричала яккхини, – чуть ссора – и разгневанные мужья уже называют своих жён "яккхини" и "злыми духами!""
Пошли они дальше. Яккхиви приняла вначале облик беременной женщины. Затем разрешилась от бремени и следовала за бодхисаттвой уже с ребёнком на руках. И все встречные задавали тот же вопрос, что и лесорубы, и бодхисаттва твёрдо отвечал им одно и то же. Он уже достиг Таккасилы, а яккхини всё шла за ним, только уже одна, без младенца, который исчез так же таинственно, как и появился. Бодхисаттва, миновав городские ворота, остановился на постоялом дворе для паломников. Не в силах преодолеть святость бодхисаттвы и не смея войти внутрь, яккхини осталась стоять у входа на постоялый двор, приняв обличье дивно прекрасной женщины.
Как раз в это самое время мимо, направляясь в свои сады, проезжал царь Таккасилы. Увидев яккхини, он тотчас же пленился её красотой и, подозвав слугу, велел ему: "Ступай, узнай, замужем ли она или безмужняя". Слуга пошёл к яккхини и спросил её, замужем ли она. "Да, господин, – ответила яккхини, – мой муж здесь, на постоялом дворе". Услыхав это, бодхисаттва вышел и сказал: "Никакая она мне не жена, она – яккхини и вместе с другими съела пятерых моих спутников". "Ох уж эти мужчины, – закричала яккхини, – чего только они не наговорят в гневе!" Слуга пошёл обратно к царю и передал ему всё, что сказали эти двое. "Всё, что не имеет хозяина, принадлежит государю", – сказал царь, велел привести яккхини и распорядился усадить её позади себя на спину слона. Торжественно объехав город кругом, царь воротился во дворец и приказал поместить яккхини в покоях, предназначенных для старшей жены царя.
Вечером царь искупался, умастил своё тело и, совершив трапезу, возлёг на пышное ложе. Яккхини тоже отведала изысканных блюд, приоделась и приукрасилась и, явившись к царю, легла с ним рядом. Когда царь утолил свою страсть и в полном блаженстве погрузился было в дремоту, яккхини отодвинулась от него и, повернувшись на бок, принялась горько плакать. "Чего ты рыдаешь, милая?" – спросил царь. "Государь, – ответила яккхини, – ты увидел меня на проезжей дороге и взял во дворец. В доме твоём множество женщин, все они мои соперницы и все пристают ко мне, несчастной, с расспросами: "Кому ведомо, кто твои мать и отец и какого ты роду-племени? Тебя подобрали на обочине дороги", – говорят они. Я чувствую себя глубоко униженной. Вот если бы ты, государь, благоволил дать мне власть над всем царством и право казнить и миловать подданных, тогда бы уже никто не посмел мучить и терзать меня такими разговорами". "Но, милая, – ответил царь, – я не властен над всеми, кто живёт в моём царстве: я повелеваю не ими, а лишь теми, кто восстаёт против моей царской власти или же делает что-нибудь недозволенное. Остальным я никакой не повелитель, а потому и не могу предоставить тебе власть надо всем царством и право казнить и миловать подданных". "Ну хорошо, государь, – продолжала упрашивать его яккхиии, – коли не желаешь дать мне власть надо всем царством или над городом, передай мне бразды правления хотя бы во дворце, чтобы я могла распоряжаться всеми, кто вхож во внутренние покои". Ощущая прикосновение божественно прекрасного тела, царь не смог eй перечить и согласился, сказав: "Ладно, милая, я даю тебе право распоряжаться всеми, кто вхож во внутренние покои, ты можешь их всех подчинить теперь себе".
"Превосходно!" – воскликнула яккхини. Дождавшись, когда царь уснёт, она отправилась в город яккхов. Воротясь оттуда с целым полчищем, она лишила жизни самого царя, пожрав кожу, мышцы и мясо, выпив кровь и оставив одни лишь кости. А все остальные яккхи, проникнув во дворец через главные ворота, сожрали всё, что было живого – вплоть до кур и собак, также оставив одни только кости. Когда наутро люди увидели, что дворцовые порота всё ещё закрыты, они принялись громко кричать и колотить в двери. Видя, что двери не открываются, они взломали их, вошли внутрь и увидели, что весь дворец полон костей. "А ведь тот человек, который утверждал, что это не жена его, а яккхини, говорил сущую правду, – подумали горожане. – Царь не поверил ему, ввёл эту яккхини в свой дом и сделал её женой, а она, видимо, призвала остальных яккхов, они сожрали всё, что было живого, и убежали прочь".
В ту самую пору бодхисаттва был на постоялом дворе. Посыпав свою голову песком, который ему дали Пратька будды, и, перевязав волосы заговорённой нитью, он, с мечом в руках, дожидался рассвета. Горожане вымыли и вычистили весь дворец, украсили его зелёными листьями лотоса, обрызгали все покои духами, воскурили везде благовония, разбросали цветы, поставили букеты и развесили по стенам венки и гирлянды. Сделав всё это, они посоветовались между собой и единодушно решили: "Этот человек так хорошо управляет своими чувствами, что даже ни разу не взглянул на яккхини, которая шла за ним следом в обличье божественно прекрасной женщины, этот человек, несомненно, являет верх благородства, он наделён высшей стойкостью и мудростью. Если назначить его правителем, то во всём царстве водворится всеобщее благополучие и счастье. Давайте же поставим его царём над собой!" И вот все придворные и простые горожане в едином порыве явились к бодхисаттве и стали его просить: "Будь же, господин, царём над нами". Они повели его в город, нарядили в усыпанные драгоценными каменьями одежды, помазали и возвели на престол Таккасилы. И он правил царством в согласии с дхаммой, избегая четырёх ложных путей и придерживаясь десяти царских заповедей справедливости, щедро раздавая подаяние и творя иные добрые дела, а когда истёк его срок, перешёл в иное рождение в полном соответствии с накопленными заслугами".
В заключение своего повествования о прошлом, Учитель, – он стал теперь уже Пробуждённым, – спел слушателям такую гатху:

Как чашу, маслам полную, проносят,
Ни капли не пролив, и часы даяний,
Так, укрепляя верой мысль и сердце,
Душой пусть устремляются к ниббане!

Разъяснив монахам, что именно ниббана является высочайшей вершиной на пути дхаммы, Учитель истолковал джатаку, сказав: "В ту пору приближёнными царя были приближённые Пробуждённого; царевичем же, который стал царём, – я сам".