Некогда в царстве Кампилье, в городе северных
панчалов, правил царь Панчала1, и
царствовал он неправедно и нерадиво. А за ним и все советники и
прислужники тоже сделались неправедными. Задавленные податями, жители
покидали населённые места и скитались по лесам, как дикие звери. Боясь
царевых слуг, люди с рассветом заваливали двери своих домов колючими
ветками и прятались на день в лесу. Днём их грабили мытари,
ночью – разбойники, и житья народу не стало совсем.
Бодхисаттва
тогда был духом дерева хурмы, что росло за городскими стенами. Каждый
год царь приносил ему жертву стоимостью в тысячу каршапан. И вот он
подумал: "Нынешний царь правит до того нерадиво, что и всё царство,
глядишь, погубит. Придётся мне его образумить – ведь больше
сделать это некому. Да я ему и обязан многим, каждый год имею от него
богатое подношение. Значит, решено". Ближайшей ночью он явился в
царскую опочивальню и, паря над полом, воссиял у изголовья. Царь
проснулся, узрел его солнцеподобный облик и вопросил: "Кто ты такой и с
чем пожаловал?" – "Государь, я дух дерева хурмы, что растёт за городом.
Я пришёл дать тебе наставление". – "Что ещё за наставление?" –
"Государь, ты дурно правишь. Царство твоё до того обнищало, что вот-вот
погибнет. Ведь когда царь правит неправедно, ему не удержаться у
власти. Уже при этой жизни он попадёт в беду, а после смерти не избежит
страшного ада. К тому же, когда сам царь неправеден, то и его
приближённые и слуги тоже сходят с праведной стези. Одним словом, бойся
неправедности пуще всякой напасти.
О царь! Нерадивость
кончается смертью,
А рвенье благое – к бессмертью приводит.
Кто рвения полон – тот не умирает,
Зато нерадивый, считай, уже умер.
Сначала – беспечность, потом – нерадивость,
Затем – обнищанье и вот – злодеянье.
Не будь нерадивым, о лучший владыка!
Немало царей, нерадивых в правленье,
Вконец разорились, а это – несчастье.
Другие же побеждены были в битвах –
И лишь потому, что неправедны были.
Нередко князья, земледельцы, монахи
Платились бедой за свою нерадивость.
А ты опустился, идёшь против дхармы,
Страна твоя, так процветавшая прежде,
Ворами разграблена и обнищала.
А значит, не будет ни сына, ни денег,
Ни золота – всех своих благ ты лишишься.
С тобою считаться друзья перестанут,
Ты кшатрием числиться больше не сможешь!
Ни слуги, ни войны на колесницах,
Ни быстрая конница, ни пехотинцы –
Никто в тебе кшатрия видеть не станет.
Кто глуп, безрассуден, дурное замыслил,
Того покидает богиня удачи,
Как старую кожу змея покидает.
А кто рассудителен, бодр и прилежен,
Именье своё непременно умножит:
Оно, словно стадо с быком, разрастётся.
Ступай, государь, поброди по округе,
На жизнь насмотрись да прислушайся к людям.
Узнаешь, быть может, как следует править.
Не мешкай же, государь! Посмотри на своё царство и берись за ум, а не
то оно пропадёт", – наставил царя бодхисаттва и вернулся
к себе в дерево. Потрясённый его речами, царь на следующий же день
поручил все дела советникам, а сам на рассвете вышел с придворным
жрецом через восточные ворота и пошёл, куда глаза глядят. Они быстро
удалились от города на целую йоджану. Там стоял деревенский дом; старик
хозяин ещё с утра завалил его дверь колючими ветками и на целый день
ушёл с семьёй в лес прятаться. А сейчас мытари убрались из деревни, и
он вернулся. У самых дверей он сослепу напоролся ступней на колючку,
сел вынимать занозу и в сердцах проворчал:
"Хоть бы нашего Панчалу
Так стрелой в бою пронзили!
Пусть помучится от раны,
Как я мучусь от колючки!"
Бранил же он царя не просто так, а по наитию – такова была воля бодхисаттвы. Ведь в
тот миг рядом стояли переодетые царь и придворный жрец. Жрец сказал:
"Старый ты,
подслеповатый,
Ничего вокруг не видишь,
Потому и напоролся.
Но при чём здесь царь Панчала?"
Старик ответил:
"В том виновен царь
Панчала,
Что мы прячемся по чащам.
Некуда деваться людям
От нахлебников и татей.
Ночью от воров нет спасу,
Днём – от сборщиков налогов.
Царь от всех отгородился,
Беззаконью потакает!
Раз кругом беда такая,
Изворачиваться нужно:
Носим из лесу колючки,
Чтобы в дом без нас не лезли".
"Учитель! – сказал тут царь жрецу. – Старик-то дело говорит:
мы кругом виноваты. Пойдём обратно и будем царствовать праведно". Но бодхисаттва тут же
вошёл в жреца и ответил его устами: "Побродим ещё, государь". Пошли они
дальше, в другую деревню, а по дороге услышали старушечий голос. Там
неподалёку жила некая бедная женщина, что имела двух дочек на выданье.
Пускать их одних в лес она боялась, а потому сама ходила за дровами и
лесными плодами. Тем все трое и жили. Как раз в ту пору она забралась
нарвать плодов на дерево, да вдруг сама сорвалась и свалилась на
землю – и в сердцах послала проклятье царю:
"Хоть бы этот царь
Панчала
На тот свет скорей убрался!
Что за жизнь пошла такая –
Замуж дочерей не выдать!"
Жрец попробовал её осадить:
"Что ты мелешь,
негодяйка,
Слов своих не понимая!
Царская ли то забота –
Женихов искать девицам!"
Старуха в долгу не осталась:
"Всё я понимаю,
брахман.
Я кляну царя за дело.
Некуда деваться людям
От нахлебников и татей.
Ночью от воров нет спасу,
Днём от сборщиков налогов.
Царь от всех отгородился,
Беззаконью потакает.
Не свести концы с концами –
Кто ж жениться пожелает?"
"Её правда", – решили царь со жрецом и пошли дальше. Тут до них
донёсся голос пахаря. Волу его лемехом плуга подсекло ногу. Он залёг, а
пахарь стал проклинать царя:
"На копьё бы напоролся
В битве этот наш Панчала,
Как на острый лемех плуга
Напоролся вол злосчастный!"
Жрец вступился за царя:
"Беспричинно ты,
негодник,
Злишься на царя Панчалу.
Он ни в чём не провинился
И не заслужил проклятий".
Пахарь возразил:
"Нет, совсем не без
причины
Злюсь я на царя Панчалу.
Некуда деваться людям
От нахлебников и татей.
Ночью от воров нет спасу,
Днём от сборщиков налогов.
Царь от всех отгородился,
Беззаконью потакает.
Мытари его сегодня
Приготовленный мне завтрак
У моей жены отняли.
Ей пришлось опять готовить.
Я проголодался в поле
И оглядываться начал –
Лемех плуга повернулся
И волу порезал ногу".
Пошли они дальше и в какой-то деревне заночевали. Поутру хозяин сел
доить свою комолую корову, а та вздумала лягаться, ударила его самого и
опрокинула подойник с молоком. Хозяин стал проклинать царя:
"Пусть в сражении
ударят
Булавой царя Панчалу,
Как меня сейчас лягнула
Непослушная корова!"
Жрец возразил:
"Опрокинула подойник
Норовистая скотина,
Так при чём здесь царь Панчала?
Он-то в этом неповинен!"
Тот ответил:
"Ты недальновиден,
брахман.
Есть за что винить Панчалу:
Эту злющую корову
Мы бы сами не доили,
Кабы мытари-пиявки
Молоко с нас не тянули!"
"Верно он говорит", – подумалось им. Вышли они на большую дорогу и
направились назад к городу. А в деревне, лежавшей у них на пути, мытари
зарезали пёстрого телёнка, чтобы из его шкуры наделать себе ножен для
мечей. Корова, его мать, затосковала, перестала есть траву, пить воду,
только слонялась по деревне и жалобно мычала. Глядя на неё, деревенские
ребятишки стали слать царю проклятья:
"Хоть бы царь детей
лишился,
Хоть бы он иссох от горя,
Как несчастная корова,
Что страдает без телёнка!"
Жрец воскликнул:
"Коли мается
скотина –
Пастухи недоглядели;
Нет вины царя Панчалы,
Что она мычит тоскливо".
Ребятишки отозвались:
"Не скажи, достойный
брахман!
Виноват-таки Панчала,
Он ведь мытарям позволил
Шкуру снять с её телёнка!"
"Ваша правда", – признали царь с жрецом и отправились дальше.
Проходили они мимо пересохшего пруда; вороны клевали там лягушек.
Только поравнялись с прудом, как бодхисаттва устами
лягушки произнёс:
"Пусть с детьми сожрут
Панчалу,
Когда он падёт в сраженье,
Как лягушек пожирают
Деревенские вороны!"
Жрец возразил:
"Не всем живым дарует
царь защиту,
Но только человеческому роду.
Царь неповинен в нарушенье дхармы,
Когда на вас охотятся вороны".
Лягушка отозвалась:
"Неблагородны твои
речи, брахман,
Ведь ты стремишься угодить владыке!
Когда цари народ свой притесняют,
Льстецы становятся опорой трона.
А будь у нас хорошее правленье,
Так у людей завёлся бы достаток,
Чтоб не скупиться в жертвоприношеньях.
Вороны бы остатками кормились
И перестали б поедать лягушек".
"Все, выходит, нас проклинают, даже лягушки в пруду!" – убедились царь
со жрецом. Вернулись они в столицу и, памятуя о наставлении, что дал им
бодхисаттва,
взялись за ум и стали править согласно дхарме.
\
Примечания.
1 – В джатаках нередко название царства,
именование его жителей и имя царя совпадают, либо же имя царя
произведено от названия царства патронимическим аффиксом. Это означает,
что из памяти ещё не изгладилась эпоха протогосударственных племенных
объединений: название племени распространялось на территорию, им
занимаемую, а индивидуальность царя была совершенно не важна.