Как-то раз, когда наставник
Кхуонг Вьет вошёл в зал, его ученик Да
Бао
обратился к нему с вопросом:
– Наставник, что значит пройти
обучение от начала и до конца?
В ответ он услышал:
Начало и конец
не вещь:
В них содержанья нет!
Лишь истину сию схватив,
Найдёшь ты то, что есть.
Выслушав ответ наставника, Да
Бао спросил:
– Так что же мы должны
познавать во время обучения?
– Да ничего! –
прозвучало в ответ.
Однако Да Бао
не унимался и опять полез с вопросом:
– Ну, а Вы, уважаемый хоатхыонг,
уже прошли обучение?
Теперь уже наставник Кхуонг Вьет с ехидцей спросил:
– А ты как думаешь?
Тут уж Да Бао
ничего больше не осталось как только горестно вздохнуть.
Да Бао и Динь
Хыонг.
Однажды наставник Динь Хыонг
спросил у Да Бао:
– Разве есть такие приёмы,
которые помогли бы разгадать истинные
помыслы человеческого сердца?
– На этот вопрос, –
промолвил Да Бао, – ты можешь ответить только
сам.
Как только наставник Динь Хыонг услышал это, он сразу прозрел, а
прозрев, тут же изрёк:
– Да, каждому дано разгадать
истинные помыслы человеческого сердца ,
а не только мне, безвестному!
– Неужто понял? –
промолвил Да Бао.
А наставник в ответ:
– Я, ваш ученик, только и
понял, что понять еще требуется.
– Вот и хорошо, –
добавил Да Бао. – Ты должен стремиться к
тому, чтобы твоё сердце всегда сохраняло то, что ты сейчас усвоил.
Тут-то наставник Динь Хыонг заткнул уши и повернулся спиной к Да
Бао, стремясь сохранить
усвоенное; а Да Бао, увидев это, гневно завопил: "Уходи!"
Стал наставник откланиваться, а Да Бао добавил:
– И запомни: вращаясь среди
людей,
будь как глухой.
Тхиен Лао и Ли
Тхай-тонг.
В годы правления под девизом
Тхонг-тхюи (1034-1039) император Ли
Тхай-тонг
как-то нанёс визит в монастырь Чунгминь и спросил наставника [Тхиен
Лао]:
– Хоатхыонг, когда Вы
поселились
на этой горе?
– Я, –
ответил наставник, – знаю только данный день
данной луны. Кто
из нас ведёт счёт ушедшими вёснам и осеням?
– Ну, хорошо, –
промолвил император. – А как обстоят дела у Вас
сегодня?
Наставник [Тхиен Лао] ответил на этот вопрос так:
Бамбук
изумрудный, цветок золотой...
Вот что сейчас пребывает со мной.
Облако белое, месяца свет...
Вот что реально на тысячу лет.
Тогда император спросил:
"Какой здесь заложен смысл?" А наставник
в ответ: "Многословие не приносит пользы". Услышав эти слова, император внезапно
прозрел.
Динь Хыонг и Дам
Кыу Ти.
Кыу Ти
спросил у старейшины Динь Хыонга:
– Что значит дойти до сути?
Динь Хыонг долго молчал, а потом спросил:
– Ну что, понял?
– Ещё нет, –
ответил наставник.
Тогда старейшина пробурчал:
– Я же тебе уже разъяснил смысл
дохождения до сути.
Услышав это, Кыу Ти призадумался, а Динь Хыонг сокрушённо заметил:
– Ну вот, уже ошибся!
После этих слов наставник всё же постиг суть, за что и получил своё
имя.
Нго Ан.
Какой-то монах спросил [Нго
Ана]:
– Что такое Великий Путь?
Наставник ответил:
– Большая дорога.
– Я, ваш ученик, –
промолвил тогда монах, – спрашиваю о Великом
Пути, а Вы говорите о какой-то "большой дороге". Никак я не возьму в
толк, как достигается Великий Путь?
Наставник ответил:
– Новорождённые котята тоже
никак в толк не возьмут, как же это
мышей ловят.
– А разве котята, – спросил
монах, – обладают природой Будды?
Наставник ответил:
– Нет.
– Ну а вы, –
продолжал спрашивать монах, – мой наставник,
обладаете
природой Будды?
Наставник ответил:
– Нет!
– Но ведь всё, обладающее
сознанием, – продолжал монах, –
обладает и
природой Будды. Как же это так получилось,
что вы, Наставник, один не обладаете ею?
– "Не-я", –
ответил наставник, – не может быть одушевлённым.
– Хорошо, –
не унимался монах, – не будучи одушевлённым, Вы
несомненно являетесь Буддой?
– Я, –
ответил наставник, – И не Будда, и не
одушевлённый.
Тут подошёл ещё какой-то монах и спросил:
– Что такое Будда? Что такое
дхарма? Что такое созерцание?
– Когда несравненный князь
дхарм, – ответил наставник, –
обретает тело, он становится Буддой. Когда заключается в уста –
дхармой. А когда заключается в сердце –
созерцанием. Хотя здесь имеется три сущности, однако при обращении к их
источнику оказывается, что все они суть одно. Это то же самое, как если
бы воды
трёх рукавов реки в разных местностях получили разные названия. Хотя
названия у
них и будут разные, зато природа их воды отличаться не будет.
Виен Тиеу.
Как-то раз, когда наставник
Виен Тиеу сидел во внутреннем дворике храма, неожиданно появился
монах и
обратился к нему с вопросом: "Что можно сказать, сравнивая Будду и
совершенномудрого человека?"
Наставник ответил:
В десятых числах
ноября,
Едва прохлады тень легла,
В корнях бамбуковых стволов
На хризантемах пир цветов.
Но стоит холоду уйти,
Весне дыхание обрести,
Как из бамбуковых ветвей
Свист иволги сильней, сильней5.
– Извините,
Учитель, – сказал монах, –
но мне, ученику, непонятен
смысл Ваших слов. Не могли бы Вы ещё раз разъяснить мне то, что Вы
хотели этим
сказать.
Наставник ответил:
День настаёт –
свет солнце льёт,
А ночь пришла – луна
взошла.
Монах:
Понятно мне, что
вам всегда
Вся истина до дна видна,
Но коли так, как быть тогда
С той истиной, что не видна6?
Наставник:
Когда в сосуд
воды нальёшь –
Его без страха ты несёшь,
Но если оступился вдруг,
На что посетуешь, мой друг?
Монах:
– Простите, [не понял]!
Наставник пояснил:
Нет ни одной
большой реки,
Где б мы погибнуть не могли,
А раз в ту реку сам вступил,
Знать – сам себя в ней утопил7.
Монах:
– Столь крохотно сердце наше,
но в нём без остатка растворена величайшая
тайна жизни. Не скажите ли Вы, Учитель, кто же с древности до наших
дней
является его бессменным предводителем?
Наставник:
Сокрытый свет,
что в сердце том,
Триграммой Цянь изображён,
Вот почему и видим мы
То солнца круг, то диск луны.
Когда же свет сей отражён,
Триграммой Кунь изображён,
Тогда и виден он уже
На пиках гор, в речной воде8.
Монах:
А где же тот
Великий Путь,
С которого нам не свернуть9?
Наставник:
И на высоком
берегу,
Где ветер с корнем рвёт траву,
Наглядно видно, сколь она –
У жизни сила – велика!
И в государстве иль стране,
В котором смута на коне,
Неужто не приметишь ты
Чувств верности и доброты?
Монах:
Ну что ж, тогда
всё, что живёт,
Откуда же свой род ведёт?
И лет так через сто спустя,
В какие отойдёт края?
Наставник:
И черепаха, что
слепа,
Пророет ход в скале всегда
И пусть хромает, чуть жива,
На горный кряж взойдёт сама.
Монах:
Ну хорошо,
младой бамбук
Всегда по цвету изумруд,
Но почему, скажи скорей,
Зелёный цвет ему родней?
Наставник:
Что свыше было
нам дано –
Во всех краях всегда одно
Смех вызывает только то,
Чем дорожить не суждено.
Монах:
Но что за польза
нам с того,
Что свыше что-то там дано10?
Наставник:
Кто знает, как
теперь пройти
К Восточным берегам земли?
И кто из нас уверен в том,
Что мир покинет стариком?
Монах:
Но разве недра
всей земли
Для погребенья негодны?
И кто, скажи, всё время ждёт,
Когда же смерть к нему придёт?
Наставник:
Осенней поступи металл11
Цветенье трав собой сковал,
Но разве знать о том должны
Коровы, овцы и быки.
Монах:
Похоже, в этом
Вы правы.
Наставник:
Заносчивы
безмерно мы,
Пока богаты и знатны.
Но вот нет должности у нас –
Мы скотенеем в тот же час!
8. Монах:
Но разве
девица-краса,
Что жизнь безгрешно прожила,
Или богач, отдавший всё,
Для Вас не значат ничего?!
Наставник:
Уж десять тысяч
лет подряд
Луна меняет свой наряд,
Однако круглый диск лица
Не изменить ей никогда!
Монах:
Так что же,
сколько ни трудись,
Безрезультатна наша жизнь?
Наставник:
Небес бездонных
купола
Как подвесные зеркала –
В них отражается сполна
Вся суть людского бытия.
Монах:
Чтоб через реку
переплыть,
Плот под рукою должен быть,
Но вот ты берега достиг –
Нужда в нём отпадает вмиг.
Теперь, когда на берегу,
Куда же снова я бегу?
Наставник:
Когда пересыхает
пруд,
На суше рыбины живут,
И на земле из года в год,
Весною продолжают род.
Монах:
Выходит, от
рожденья мне,
Всеобщей следовать судьбе?!
Наставник:
Известно, что Цзин Кэ12
и те,
Кто воспротивился судьбе,
Едва ей поперёк пошли,
Как тут же смерть свою нашли.
Монах:
На прииск
золотой придёшь, –
Руду лишь грязную найдёшь.
Так вот, прошу Вас объяснить,
Как золотой субстрат добыть?
Наставник:
Ну, если циский
государь
Для Вас в родной стране не царь,
То разве Вам понять дано,
Что в море кит живёт давно!
Монах:
Вот государь из
царства Го13,
Похоже, всё вершит назло,
И если глух к советам, то
Выходит, зло обречено?
Наставник:
Пред тем как
жажду утолить,
Ты должен жажду ощутить.
А чтоб воды совсем не пить,
Тбе змеёй пристало
быть.
Монах:
Кто через край
всегда берёт,
Тот на обочине помрёт.
Но вот хочу я Вас спросить,
Как праведнику жизнь продлить?
Наставник:
Ты родом-то
откуда сам?
Монах:
Я горец, добрый
государь.
Наставник:
Тогда спеши в
свой отчий край,
Себя средь древних гор скрывай
Так, чтоб не видел там никто
Твоё безгрешное лицо.
Монах:
Морских пучин
разбег воды
Не в силах лично видеть мы,
Но разве распознать нельзя
Журчанье горного ручья?
Наставник:
Под сенью сосен,
пред грозой,
Мелодий трепетных настой;
Гроза уйдёт и твердь дорог
Затопит грязевой поток.
Монах:
Выходит, нам
всем не дано
Сиюминутность знать в лицо?
Наставник:
В последних
числах ноября,
Едва прохлады тень легла,
В корнях бамбуковых стволов
На хризантемах пир цветов.
Но стоит тёплым дням прийти,
Весне дыханье обрести,
Как из бамбуковых ветвей
Свист иволги сильней, сильней...
Монах:
Что на сердце у
нас лежит,
Через глаза вовне бежит.
А что скрывает наша плоть,
То кожа цветом знать даёт.
Нельзя, конечно, распустить
Скрепляющую жизни нить14.
И ясно видеть не дано,
Что так друг с другом сплетено.
Позвольте же спросить, что не даёт
нам видеть это?
Наставник:
Когда цветок в
саду растёт,
Он шапкой пышною цветёт,
А на утёсе на крутом
Цветы распластаны кругом.
Монах:
Ну хорошо, тогда
скажи,
Зачем же прославляешь ты
Тот лёгкий утренний мороз,
Который губит всходов рост?
Наставник:
Веселье к вам
само придёт,
Как только время подойдёт,
Ну а пока не вышел срок,
Нам веселиться невдомёк.
Монах:
Бывало,
чувствуешь: "Ну вот,
Сегодня счастье к нам придёт",
Однако вечер наступил
И счастья грёзы поглотил.
Наставник:
Слабо и зыбко
всё, мой друг,
Что начинает жизни круг,
Но стоит посмотреть назад
Как взор упрётся в плотный мрак.
Монах:
Выходит, если в
град войдёшь
Тот, что нирваной ты зовёшь,
То все напасти позади
И нет их больше впереди?
Наставник:
Едва над
крепостной стеной
Поднялся вымпел расписной
Благоговение твоё
К ней почему-то возросло.
А если волосы седы
И покрывают лишь виски,
То почему-то пыл любви
Не вызывают в вас они.
Монах:
Ну, хорошо. А
если вдруг
К концу подходит жизни круг,
То предпочтёте вновь страдать
Иль жизнь безвременно отдать?
Наставник:
Высокой доблести
мужи
И те сомнением полны:
Лишь вечер тихий настаёт –
Сомнение в душе растёт.
Монах:
Все говорят: в
любом из нас
Природа Будды есть сейчас.
Тут вынужден я Вас просить
Смысл истины15
сей прояснить.
Наставник:
И расторопный
господин
Не сможет сделать всё один,
Тем более других учить
Как жизнь им правильно прожить.
Монах:
Прекрасно, если
молодым
Наставник истину открыл.
Тогда нет повода у них
Искать поддержки у других.
Наставник:
Пора понять, что
если Вас
Икота мучает подчас,
То вы потянетесь к воде,
Отбросив мысли о еде.
Монах:
За несколько
истёкших лет
Скопил немало я монет,
Однако здесь сейчас стою
И как мне жить понять хочу.
Наставник:
Едва настанет
наконец
Осенних месяцев венец,
Как тут же тучи и дожди
Всё злато осени смели.
Монах:
Помилуйте, ведь
слышу я
Мне сказанные здесь слова,
Но что хотели Вы сказать,
Я не сумел пока понять.
Наставник:
Смешно, когда
иной адепт
Столь любит избранный рецепт,
Что умереть скорей готов,
Чем изменить порядок слов.
Монах:
Позвольте, как
же быть тогда
С единой мерой бытия
Наставник:
Не видел я,
чтобы весна
С собою лето нам несла,
И не встречал в осенний зной
Того, что встретишь лишь зимой.
Монах:
Выходит, если
Вам внимать,
По силам многим Буддой стать?!
Наставник:
Чтоб первым в
государстве стать,
Немало надо сил отдать,
А вот Сюй Фу, чтоб сладко жить16,
Младых детей готов губить.
Монах:
А как тогда нам
понимать,
Что каждый Буддой может стать?
Наставник:
Сухое дерево к
весне
Цветы раскроет на стволе,
А ветер, странствуя везде,
Их аромат несёт в себе.
Монах:
Нет, так нам это
не понять,
Прошу Вас проще объяснять.
Наставник:
Уж десять тысяч
лет подряд
На грядках баклажан растят,
Хотя его от нас всегда
Скрывает пышная листва.
Монах:
Нельзя, конечно,
слить в одно
И целомудренность и зло,
И невозможно утверждать,
Что связь их можно разорвать.
Наставник:
Распустятся
цветы весной –
Вокруг них бабочки гурьбой:
К одним бутонам страстно льнут,
А от других стремглав бегут.
Монах:
Выходит, вправе
выбирать
Любой из нас с чем жизнь связать?
Наставник:
Не только
прозревает тот,
Кто жизнь в монашестве ведёт,
Но и мирянин-трудовик
Жемчужины узреет лик.
Монах:
А как же, право,
быть тогда
С той истиной, что всем дана?
Наставник:
И деревянной
птицы крик
Нас может изумить на миг,
Но вот чуть дольше длится он
И рушится чудесный сон.
Монах:
Нет, так нам это
не понять
Нельзя ль примеров больше дать?
Наставник:
И у глухого уши
есть,
Звучит в них цитры нежной песнь,
А у слепого есть глаза,
В них светит ясная луна.
Монах:
Да, нам нетрудно
осознать,
Что тень с предметом не разъять,
Но разве не пришлось тебе
Лишь тени видеть на стене?
Наставник:
Как реки на
Восток текут,
А все притоки к рекам льнут,
Так звёзды к Северу бегут –
Из года в год, из круга в круг.
Монах:
Нельзя ли
строчкою одной
Нам охватить столетий рой?
Наставник:
Неужто за море
скакнёшь,
Когда Тайшань в руках несёшь?
И разве влезешь на луну
По деревянному столбу?
Монах:
Позвольте, ясно
же вполне,
Нет двух реальностей нигде.
А если две находим мы,
То истиной пренебрегли.
Так вот, хочу я Вас спросить,
Как с истиной нам этой быть?
Наставник:
Макушку ровного
столба
Качает ветер иногда,
А если дождь вдруг налетит,
Он в топь дорогу превратит.
Монах:
Не думай, что
тебе Ньылай
Ключом откроет двери в рай.
И не надейся, что Цзу Янь
Всегда свечами платит дань.
Так говорят, и я хочу
Спросить Вас, сударь, почему?
Наставник:
Осенних дней
придёт пора –
Зерно наполнит закрома,
А в небе журавлиный клин
С курлыканьем летит один.
Но вот зима на двор пришла,
Всё снегом тонким убрала,
Тогда пион свой бравый вид
Бутоном ярким закрепит.
Монах:
Нет, не о том я
речь веду,
Я суть тех слов понять хочу.
Наставник:
Когда все, сидя
за столом,
Беспечно тешатся вином,
Неужто радостно тебе
Стоять в углу, лицом и стене?
Монах:
Да, с древности
так повелось –
Не суй в чужое дело нос.
Но то, что с Запада пришло,
Нам разве знать не суждено?
Наставник:
Кто речь заумную
плетёт
И с наглым видом выдаёт,
Тот всё святоё оплюёт
И даже глазом не моргнёт.
Монах:
Но разве истина
не то,
Что к нам в беспамятстве пришло?
Наставник:
Цветы в
расщелине скалы
И капли дождевой воды
Не что иное, милый мой,
Как слёзы девы неземной.
А шелест листьев бамбука
И посвист ветра-сквозняка
Не что иное, знаю я,
Как поступь грозного Бо Я.
Монах:
Нет, не о том я
Вас прошу,
Я смысл стихов понять хочу.
Наставник:
Когда застрянет
в горле кость,
То безмятежность – редкий
гость.
Монах:
Да, мы хватаемся
за всё,
А суета – исконно зло.
Но неужели не избыть
Нам суетного пира прыть?
Наставник:
Хотя гора и
велика,
Но собрана-то из песка!
И бездна вод морских пучин –
Слиянье крошечных глубин!
Монах:
Между святыми
спор идёт,
Кто лучше знает жизни ход.
Так вот, хочу я Вас спросить,
Что жизни ходом может быть?
Наставник:
Сеть тропок
узеньких сама
В лесу бамбуковом легла,
И ветер песни сам поёт,
Когда между стволов снуёт.
Монах:
Не смей, Вы
говорите мне,
И думать о грядущем дне;
И не питай надежд на то,
Что в жизни всё предрешено.
Но если мне запрещено
Влиять на то, что суждено,
То тут уместно Вас спросить
Как надлежит теперь мне жить?
Наставник:
Вот низкорослая
трава
Приют даёт для фазана.
А в синеве бездонных вод
Морское чудище живёт.
Монах:
Четыре великих
стихии смогли
Сквозь толщу веков свою суть пронести,
Прошу Вас, Наставник, нам способ найти,
Чтоб смог человек от сансары уйти.
Наставник:
Домашний держат
люди скот,
Но ценят – носорога рог,
А ведь терновник он жуёт
И спать в болоте предпочтёт.
Монах:
Выходит, как тут
ни крути,
А от сансары не уйти.
Но если путь не выбирать,
Сансару можно избежать?
Наставник:
С рождения в
свой дивный цвет
Багряный лаконос одет,
Но стоит листья повредить –
Цветенью пышному не быть.
Монах:
Ну вот опять:
слова, слова...
Но в чём их смысл понять нельзя.
Наставник:
Звучит рожок и с
ветром звук
Всю рощу обежит вокруг.
Так и луну, что над горой,
Не заслонить любой стеной.
Монах:
Все истины
святых людей
Преображают мир вещей,
А кто их смысл в себе открыл,
Иную жизнь нам всем явил.
Так вот, хотел бы я понять,
Каков тот смысл, что нужно знать?
Наставник:
Весна сплетает
из цветов
Роскошный, праздничный покров,
А вот осеннею порой
Лист на деревьях золотой.
Монах:
А как же быть
тогда, скажи,
С мгновенным выбором пути?
Наставник:
С Востока на
Запад идёт колея,
По ней караваны бредут неспеша.
Бредут караваны, поклажу таща,
И пыль поднимают с утра до темна.
Монах:
Иллюзия в том,
что есть я и не-я,
Так что, эту пропасть засыпать нельзя?
Наставник:
Коль кроны
сосен, знаем мы,
И те друг другу не равны,
Так стоит ли нам горевать,
Что иней снегу не под стать?
Монах:
Ну, хорошо. А
как тогда
Наставнику учить меня?
Наставник:
К Вам
вдохновенье снизойдёт –
Вы посох в руки и вперёд.
Глядь – уж в заоблачную
высь
Вы с вдохновеньем понеслись.
Но вот хандра Вас посетит –
У Вас угрюмый, мрачный вид.
Тогда, чего уж тут скрывать,
На кане будете лежать.
Монах:
Но ведь
наставники могли
Ученье сквозь века нести.
Так вот, хочу я Вас спросить,
Ну как могло такое быть?
Наставник:
Пришла голодная
пора –
Мы пищу ищем для себя,
А если холод на дворе –
Халат с подстёжкой нужен мне.
Монах:
Коль каждому из
нас дано
Лишь временное бытиё,
То как, хочу я Вас спросить,
Со связью поколений быть?
Наставник:
Днём в небе
Ворон Золотой
А ночью – Яшмовый Косой
Своим движеньем нам дадут
То, что нас свяжет крепче пут.
Монах:
Выходит, как тут
ни крути,
А всем нам вместе по пути?
Наставник:
Пойми, ты в этом
мире гость,
Что есть – прими, надежды
– брось!
Дао Хань.
Прослышав, что наставник Чи
Хюен, по фамилии Киеу, наставляет
учеников в Тхайбине, Дао Хань собственной персоной явился к
нему на приём, во время которого, как бы между прочим спросил об
истинных помыслах
человеческого сердца, изложив свой вопрос в форме гатхи:
Мирской хаос и
суета
От века мне слепят глаза,
И я не знаю те края,
Где сердце праведно всегда.
Надеюсь, может быть сейчас
Вы пелену сорвёте с глаз,
Откроете мне мир иной,
Где обретёт душа покой?
Наставник Чи Хюен в ответ
продекламировал:
Таинственный
голос, что в яшме сокрыт,
Чудесной мелодией в мире звучит.
А видимый мир, что нас всех окружил,
Прозрения сердца в тебе разбудил.
В границах забот повседневного дня
Дорога к прозренью для всех пролегла,
Но если решился к прозренью идти,
То множество лет проведёшь ты в пути.
Наставник [Дао Хань]
внимательно выслушал
сказанное, но так и не смог избавиться от одолевавших его сомнений. Вот
почему, зайдя в монастырь Фапван, где проповедовал наставник Шунг Фам, он дождался окончания занятия и
обратился к нему
с таким вопросом:
– Скажите, наставник, что же это
такое – истинные помыслы человеческого
сердца?
– Вот те на! –
промолвил Шунг Фам. – Разве твой вопрос не
является
истинным помыслом человеческого сердца?
Тут-то на
наставника снизошло
озарение и он поспешил спросить:
– А можно ли сохранять и
совершенствовать это состояние человеческого
сердца?
–
Когда голоден, – ответил
наставник, – ешь, а коли жаждешь, – пей!
Услышав
такое, наставник церемонно
поклонился, попрощался и ушёл [...]
Как-то раз некий монах спросил наставника [Дао
Ханя]:
– Идёт человек или стоит, сидит или
лежит – всё это состояния тхиена. Мне же
хотелось бы узнать, в
каких состояниях проявляется сердечная печать Будды?
Вот какой гатхой наставник вразумил монаха:
Что данность? –
Скверна, пыль и прах!
А что мираж? – Пустая
блажь!
Но данность миража, как на воде луна,
Ни данность целиком и ни мираж сполна!
Помолчав, наставник [Дао
Хань] добавил:
Как солнце и
месяц над горной грядой,
Так счастье и горе идут чередой.
Богач же, купив молодого коня,
Сам ходит пешком, бережёт скакуна.
Тян Кхонг.
Как-то один из его учеников спросил
[Тян Кхонга]:
– Наставник, что это такое –
сокровенное учение Будды?
– Сначала прозрей,
потом узнаешь,
что это такое! – последовал ответ.
Услышав этот ответ, монахи-послушники заволновались и кто-то из них
спросил:
– Как же усвоить нам
то, что Вы
только что сказали, если мы, Ваши ученики, ещё не овладели даже тем,
что было изложено
Вами прежде?
В ответ наставник продекламировал:
Когда к
небожителям в грот ты войдёшь,
Пилюлю бессмертия там обретёшь!
Тогда другой монах спросил:
– Что такое пилюля бессмертия – хоан-дан?
В ответ последовало:
От века на свете
лишь глупость жила
И ныне прозренье –
случайность одна!
– А что такое прозрение?
– спросил третий монах.
И услышали монахи в ответ:
Прозренье
пронзает всю груду миров,
Ему открывается: всё в них –
одно.
Тогда четвёртый монах сказал:
– Да! Стройного рассуждения здесь нет. Однако во всём, что
Вами было
сказано, ощущается нечто сквозное, соединяющее. Не могли бы Вы назвать
его?
На это наставник сказал так:
Уж сколько лет
вулкана жар без устали горит,
А между тем на склонах гор цепь облаков висит.
Выслушав ответ наставника, монахи
зашумели и пятый монах задал такой
вопрос:
– Что будет, когда мы умрём и тела наши разложатся?
Услышали монахи в ответ:
Не то весна, что
лишь придёт и сразу убежит,
А то, что сбросив пышный цвет, бутоны вновь
родит.
Когда монахи задумались над
сказанным, наставник внезапно завопил:
Пусть пламя
выжжет всё до тла,
Но запах у цветов –
всегда!
Монахи отбили положенные
поклоны
и удалились.
Кхонг Ло.
Как-то раз служка-монах обратился к
[наставнику Кхонг Ло] с такими словами:
– С тех пор как я, безродный,
пришёл сюда, вы ни разу не удостоили
меня своими указаниями относительно исконных помыслов человеческого
сердца.
Разрешите мне обратиться к Вам с гатхой собственного сочинения:
Я плоть свою в
тисках держал,
Чтоб дух мой в чистоте предстал.
Сквозь дебри шёл я напрямик
И перед Вами здесь возник.
Я к Вам пришёл, чтобы узнать
Как Буддой в этом мире стать?
А Вы? Вы сели за экран
И мне лишь контур тени дан.
Взглянул тут наставник на
монаха-послушника и сказал:
– Приходил ты ко мне за сутрами, и я их тебе дал. Приходил
ты ко мне
за водой, я тебе и воду дал. В каком же из этих двух случаев я не дал
тебе
того, что желало твоё сердце?" Сказал и засмеялся во весь голос. После
этого наставник Конг Ло вразумил своего ученика такой гатхой:
Выбрал ты сам,
кем тебе быть –
Мудрым иль глупым век свой прожить.
И чувства твои до скончания дней
Не истощатся в усладе своей.
Но вот наступает отмеренный час,
Жизни разбег обрывается в нас.
Стон запоздалый уста издадут
И в пустоте эти звуки замрут.
Бао Зям.
Бао Зям часто повторял своим
ученикам такие слова:
"Тот, кто встал на путь основного учения Будды, должен прилагать
усилия. Тот
же, кто решил достичь истинного пробуждения Будды, должен стать мудрым.
Вспомните, как стреляют из
лука. Чтобы стрела пролетела несколько шагов нужно приложить усилие.
Чтобы попасть
в цель, нужна вовсе не сила".
Зяк Хай.
Однажды некий монах спросил
наставника Зяк Хая: "Есть Будда и есть тьма живых существ. Не
объясните ли Вы мне, кто из них
хозяин, а
кто –
гость?" В ответ наставник произнёс такую гатху:
Неужто мне учить
того,
Чья голова седа давно?
Но коли ты спросил меня,
Лоб твой отмечу точкой я.
Зиеу Нян.
Наставница Зиеу Нян вела
тихий замкнутый образ жизни и тяжело переносила любые сборища
и празднословие. Вот почему одна из её учениц спросила:
– Коль скоро всю тьму живых
существ неизбежно поражает смертельный
недуг, то нет ничего удивительного в том, что и нас поразит он. Если
это так,
то зачем столь болезненно реагировать на мирскую суету?
Наставница, руководствуясь учением махаяны, прочитала в ответ такую
гатху:
Похоже, видим мы
лишь то,
Что в ярком цвете нам дано.
И слышать можем мы тогда,
Когда в ушах звучат слова.
Живём, поступки громоздя,
В соблазнах суетного дня.
И нам узнать не суждено,
Что Будда всем открыл давно.
– Если это так, –
вновь спросила ученица, – то зачем нам принимать
позу для медитации?"
– А затем, –
ответила наставница, – чтобы удержать приходящее
к нам
из путеводной основы.
– Хорошо, но зачем соблюдать
обет молчания?
– А затем, что путеводная
основа тоже молчит!
Чи Бао.
Как-то раз [наставнику Чи Бао] повстречался монах, который спросил:
– Не скажешь ли, откуда приходим
рождаясь и куда уходим умирая?
Наставник задумался, желая обсудить этот [важный] вопрос с монахом,
а тот вновь промолвил:
– Пока ты будешь думать,
облако, что у нас над головой, проплывёт
тысячу ли!
Наставник [Чи Бао] не нашёлся, что ответить и
на этот раз, а монах заорал:
– Хороша пагода, да Будды в ней
нет!, – повернулся и
ушёл.
Наставник
сокрушённо вздохнул и,
обращаясь к самому себе, сказал:
– Хотя и есть у меня желание
уйти в монахи, да видно срок для этого
ещё не настал. Это похоже на то, как некто, решив копать колодец, хотя
и вырыл
яму глубиной в целых девять жэней, но до воды не дойдя, дело бросил. Ну
так что
ему с того? Махнул рукой на безводный колодец и ушёл, а мне, занятому
совершенствованием самого себя, на что рукой-то махнуть?
После того случая Чи Бао стал искать знающих людей.
Как-то раз он прознал, что Дао Хюэ в Тиензу даёт наставления желающим, и отправился к нему. При
встрече наставник
спросил Дао Хюэ:
– Не скажешь ли, откуда приходим
рождаясь и куда уходим умирая?
– Рождающимся, – ответил Дао Хюэ, –
неоткуда прийти, умирающим – некуда уйти!
– Неужели вокруг нас нет ничего, –
удивился Чи Бао, – кроме бездонной пустоты?
– Дело в том, что наша подлинная основа жизни сокровенна и
совершенна: её собственное тело – это пустота и
покой, а её сфера де-ятельности – это оставаться
самой собой. Вот почему мы не считаем подлинную основу жизни
ни причиной рождения, ни причиной смерти и говорим, что рождению
неоткуда
прийти, смерти некуда уйти.
Едва прозвучали эти слова, как Чи Бао внезапно прозрел
и произнёс:
– Вовсе не ветер, разогнавший облака, причина того, что взор
наш на
десять тысяч ли проникает в глубины осеннего неба!
– И что же ты там видишь? – спросил
Дао Хюэ.
– Знакомыми полна Поднебесная, а друзей едва ли встретишь
хоть нескольких!
Распрощавшись с Дао Хюэ, наставник Чи Бао вернулся на свою гору. С тех
пор обрёл он способность говорить внятно и кратко, словно искры из
камня
высекал. Однажды, когда наставник пришёл в зал для занятий, куда
набилось
множество одетых в чёрное монахов и в белое мирян, кто-то спросил:
– С чем вы можете сравнить то, что вы называете
известной мерой?
Наставник Чи Бао ответил:
– Монахом или мирянином остаются до тех пор, пока соблюдают
известную меру. Если кто-то способен придерживаться известной меры, то
в таком
случае своими поступками он не нарушает покой других и в его душе не
возникает
угрызений совести. Если вам чего-то не дали, пусть даже прошлогодний
мусор, вы
не должны на это сетовать! Я уж и не говорю о тех вещах, которые
принадлежат
другим людям. Ведь стоит только подумать о вещах другого человека, как
дело
неизбежно кончается тем, что в таком человеке пробуждается разбойничье
сердце.
А если речь идёт о чужих жёнах и наложницах, то стоит лишь подумать о
них, как
разбудишь в сердце необузданную страсть! Слушайте же мою гатху.
Знает мудрый бодхисаттва
Меру ценностям земным.
Милосерден он к народу,
Добродушен, скромен, мил.
Волосок чужой не тронет,
Крошки малой не возьмёт,
Страсти скверные прогонит,
Мысли чистые соткёт.
Верен мудрый бодхисаттва
Слову, данному жене.
Для чего ему метаться,
Дев пленять на стороне?!
Он, напротив, призывает
Жён прекрасных охранять
И безжалостно и твёрдо
Блуд из сердца изгонять!
Минь Чи.
Однажды во время прополки
травы подошёл какой-то монах и стал
сгребать траву слева от наставника Минь Чи. Наставник метнул серп,
который, пролетев перед самым носом монаха, срезал одну травинку. Монах
тут же
сказал:
– Как говорили древние, наставник,
"тебе удалось скосить только это".
Наставник вновь занёс серп [для броска]. Монах тут же подошёл
вплотную к наставнику и принял позу пропалывающего траву. Наставник
промолвил:
– А помнишь ли, какая фраза
идёт у древних за той, что [ты сказал]?
"Тебе удалось прополоть только это,
не удалось прополоть то".
Монах, прекратив диалог, тут же ушёл.
Еще как-то раз наставник Минь Чи
беседовал с одним монахом. В это время к ним приблизился ещё какой-то
монах и
сказал:
– Говорящие подобны Манджушри, безмолвствующие – Вималакирти.
Наставник отреагировал тут же:
– А тебя не отнесёшь ни к
говорящим, ни к безмолвствующим!
Монаху пришлось согласиться с этим.
Ещё как-то раз наставник Минь Чи спросил у своего ученика:
– Отчего ты не демонстрируешь свои
сверхъестественные способности?
Ученик ответил:
– Я не отказываюсь показать
свои сверхъестественные способности.
Боюсь только стать последователем какого-нибудь учения.
Наставник ответил:
– А у тебя и так нет ещё
никакого видения вне учений.
И тут же преподал ему гатху:
Находящийся вне
учения может передавать вне передачи.
Невидимое и неслышимое –
это исток будд и патриархов.
Если захочется явственно различить [истину],
Пойди поищи солнца жар в
остывшем пепле.
Куанг Нгием.
Однажды наставник [Куанг Нгием]
слушал, как господин Тхиен
Чи разъясняет "Записи бесед Сюэ Доу". Когда Тхиен Чи дошёл до места,
где говорилось
о том, как два почтенных мастера Дао У и Цзянь Юань, зашли в дом, где
был
покойник, и затеяли беседу о жизни и смерти, наставник Куанг Нгием,
словно уразумев нечто [важное], спросил:
– Из беседы этих древних мастеров как будто вытекает, что в
[круговороте]
жизни-смерти всё же заключён какой-то смысл, не так ли?
Тхиен Чи ответил:
– А ты сам можешь ухватить этот смысл?
Наставник сказал:
– Сначала скажите, в чём смысл не-рождения и не-смерти?
Тхиен Чи ответил:
– Он уловим вполне только в [круговороте] жизни-смерти.
Наставник Куанг Нгием спросил:
– Значит надо стать не-рождающимся?
Тхиен Чи ответил:
– А это ты сам узнай!
После этих слов недоумение наставника растаяло как лёд,
и он спросил:
– А как сохранить это состояние?
Тхиен Чи ответил:
– Когда прозрел, держи
себя так,
как если бы ничего ещё не понял.
Наставник Куанг Нгием откланялся [...]
Однажды, когда наставник Куанг Нгием вошёл в [учебный] зал, ученик Тхыонг Тиеу, держа в руках "Алмазную сутру", спросил:
– [Здесь говорится], что Ньылай получил какую-то дхарму. Эта
дхарма, [как здесь
сказано], и не истинная, и не пустая. Что это за дхарма такая?
Наставник ответил:
– Эй ты, не смей оскорблять Ньылая!
Тхыонг Тиеу отреагировал:
– А вы, хоатхыонг, не
смейте оскорблять сутру!
Наставник Куанг Нгием спросил:
– А ты знаешь, кто изложил эту сутру?
Тхыонг Тиеу ответил:
– Хоатхыонг, не надо так
изощрённо разыгрывать меня, недостойного! Разве это не слова самого
Будды?!
Наставник Куанг Нгием ответил:
– Если бы то были слова самого Будды, то откуда в сутре
взялась
такая фраза: "Если кто-то говорит, что Ньылай рассказал дхарму, то он
клевещет на Будду!"
Тхыонг Тиеу не нашёлся, что сказать.
Некий монах спросил наставника Куанг Нгиема:
– Как выглядит дхармовое тело?
Наставник
Куанг Нгием ответил:
– Дхармовое тело не имеет образа.
Монах
спросил:
– Что такое праджня?
Наставник
Куанг Нгием ответил:
– Праджня не имеет очертаний.
Монах
спросил:
– Что такое Края плодов чистоты17?
Наставник
Куанг Нгием ответил:
– Поросший сосной и катальпой могильный холм [...]
Монах ещё
спросил:
– Как вести себя, если встретишь вдруг старого приятеля?
Наставник
Куанг Нгием ответил:
– Выгни [радостно] брови!
Монах
спросил:
– А как вы оцените
последователей
господина Ау из монастыря
Киеншо?
Наставник Куанг Нгием ответил:
– Глупцы из царства Чу. Монах больше
не нашёлся, что
спросить.
Нгкен Тай Тхы.
Примечания.
1 – История открытия
данного памятника такова. В
1927 г. известный вьетнамский буддолог и текстолог Чан Ван Зяп
обнаружил в
частной библиотеке одного вьетнамского книжника, жившего неподалёку от
Хайфона,
экземпляр ксилографического издания этого сочинения, в котором не было
одного
листа и, как показали новые находки, послесловия. Чуть позже среди
новых
поступлений в библиотеку Французской Школы Дальнего Востока Чан Ван Зяп
обнаружил ещё два экземпляра этого сочинения, предположительно они были
приобретены у бродячих книготорговцев. Один из ксилографов в точности
соответствовал найденному в 1927 г., но был полностью комплектным и
даже имел
три лишних листа: ксилографические портреты с краткими биографиями трех
патриархов-наставников
буддийской школы чуклам из другого сочинения ("Дай нам тхиен уиен ке
данг
лыок лук" – "Краткие записи о продолжении
передачи светильника в саду
тхиена Великого Юга", листы 8-10), по ошибке вставленных владельцем
текста
при переплетении. Даже поверхностное сравнение этих двух экземпляров
показало,
что они не просто одинаковы, но даже были напечатаны с одного комплекта
досок и
отличались только пометами читателей и комплектностью. Третий экземпляр
сочинения имел совсем другой заголовок ("Дай Нам тхиен уиен чуен данг
тап
лук" – "Собрание записей о передаче светильника
в саду тхиен Великого
Юга", ныне это А.2767) и явно относился к иной, более поздней редакции
этого сочинения, осуществлённой в первой половине XIX в. монахом Фук
Диеном. В
настоящее время этот ксилограф редакции Фук Диена во Вьетнаме считается
утерянным. См.: Tran Van Giap.
Contribution a l'etude des livres bouddhiques annamites conserves a
l'Ecole
Francaise d'Extreme-Orient. Tokyo, 1943. P. 59-60, № 336; Tran Van
Giap. Le Bouddhisme en Annam, des origines au XIII-e siecle BEFEO, 1932. T. 32. P. 194-195; Gaspardone
E. Bibliographie Annamite BEFEO, 1934. T. 34. F. 1. P. 140; Тхо
ван Ли-Чан. Т. 1. С. 115.
2 – В "Тхиен уиен
тап ань" история
буддизма во Вьетнаме представлена как история трёх школ тхиен-буддизма.
В
научной литературе этот взгляд средневекового автора утвердился после
работ Чан
Ван Зяпа (Le Bouddhisme en Annam, des origines au XIII-e siecle;
Esquisse d'une
histoire du bouddhisme au Tonkin Extrait de la Revue
Bouddhique Vien-Am. № 6,7. P. 1-21). В самой последней коллективной
монографии
по истории вьетнамского буддизма, изданной во Вьетнаме в 1988 г.,
изложение
материала подчинено той же схеме трёх школ тхиен-буддизма. Дело в том,
что в
самой вьетнамской буддийской традиции есть другие точки зрения на
историю
буддизма во Вьетнаме. А в китайских сочинениях, в которых содержатся
биографии
основателей школ вьетнамского тхиена, ничего не сообщается об их
посещении
Вьетнама.
3 – Наиболее
подробно эти вопросы рассмотрены в
работах Чан Ван Зяпа, Гаспардона и Нгуен Ланга и др.(Tran Van Giap.
Le Bouddhisme en Annam, des origines au XIII-e
siecle. P. 193-199; Gaspardone E.
Bibliographie Annamite. P. 140-143; Тхо ван Ли-Чан. Т. 1. Ханой, 1977.
С.
115-117; Нгуен Ланг. Вьетнам фат зяо
ши люан. Т. 1. Сайгон, 1974. С. 93-101).
Чан Ван Зяп
предположил, что автор "Тхиен уиен тап ань" жил в первой половине
XIII в., поскольку, по его мнению, он должен был быть современником
последних
описанных им монахов. Затем Чан Ван Зяп предположил, что это сочинение
не могло
быть написано ранее 1232 г., когда, как это известно из летописных
источников,
был введён запрет на употребление знака "Ли" и предписание заменять
его на "Нгуен". В "Тхиен уиен тап ань" сохранились следы
этого табу (китайский посол Ли Цзюэ назван в биографии Кхуонг Вьета
Нгуен Зяком
(кит. Жуань Цзюэ)). Затем Чан Ван Зяп прочитал одну тёмную для
понимания фразу
из биографии Во Нгон Тхонга как указание на 1337 г. и счёл его датой
редактирования
сочинения. Предположения Чан Ван Зяпа до настоящего времени часто
воспроизводятся в научной литературе.
Более
осторожно к проблеме датировки подошёл французский учёный Гаспардон,
который
подверг обоснованной критике ряд положений работы Чан Ван Зяпа; и,
отнеся время
составления этого сочинения "безусловно к эпохе Чан" (1225-1400), от
более определённой датировки воздержался.
В последнее
время в среде вьетнамских учёных наибольшей популярностью пользуется
точка
зрения Нгуен Ланга, изложенная им в первом томе его "Исторического
обзора
вьетнамского буддизма" (С. 93-101). С небольшими вариациями она
повторяется в позднейших работах (см., например, Тхиен уиен тап ань
<Ань ту
выон тхиен>. Нго Дык Тхо, Нгуен Тхюи Нга зить ва тю тхить. Ханой,
1990. С. 9-14). Первым автором "Тхиен уиен тап ань" Нгуен Ланг считает
монаха
Тхонг Биена (умер в 1137 г.) на том основании, что этот "монах обладал
большими познаниями в области историографии" (С. 98). Высказав ещё ряд
подобных соображений, Нгуен Ланг строит такую схему создания "Тхиен
уиен
тап ань": Тхонг Биен в первой трети XII в. начал составлять это
сочинение,
его записи дошли до Тхыонг Тиеу (умер в 1203 г.) через Дао Хюэ (умер в
1172
г.), Минь Чи (умер в 1190 г.) и Куанг Нгиема (умер в 1190 г.). Тхыонг
Тиеу передал
их Тхан Нги, а Тхан Нги – Ан Кхонгу. Во многом
точка зрения Нгуен Ланга
опирается главным образом на догадки и предположения. К тому же
исследователь
не различает вопроса об источниках этого сочинения от проблемы
написания именно
"Тхиен уиен тап ань".
4 – Буддисты часто
уподобляли учение Будды
светильнику, который рассеивает тьму неведения. Соответственно передача
буддийской дхармы означала передачу светильника. Такое толкование даёт
известный китайский специалист по буддийскому источниковедению Чэнь
Юань. (См.: Чэнь Юань. Чжунго фоцзяо шицзи гайлунь
(Очерк исторических источников китайского буддизма). Пекин, 1988. С.
91).
5 – "В десятых
числах ноября" – перевод
иероглифического бинома "чжун-ян" (досл. "двойная девятка",
т.е. девятое число девятого месяца). Девятый месяц лунного календаря –
это
последний месяц осени, последние тёплые дни перед наступлением зимних
холодов,
приход которых предвещает цветение хризантем. В параллельной строке
сочетание
"но стоит холоду уйти" обозначает первые весенние дни, наступление
которых возвещается пением иволги. Осень и зима, хризантема и иволга,
холод и
тепло – вот те натурфилософские символы,
которые, по мнению учителя, позволяют
прояснить соотношение между Буддой и мудрецом.
6 – "С той истиной,
что не видна" –
условный перевод достаточно популярного в натурфилософской литературе
термина
"сюань-цзи", который дословно означает "тайная пружина, скрытый
механизм, спусковой крючок" и т.д.
7 –
Образы, которые приводит наставник, должны
прояснить место и роль "тайной пружины" бытия в жизни любого
человека.
8 – Триграммы Цянь и
Кунь – геометрические символы
классической "Книги Перемен", обозначающие в данном контесте прямую
зависимость "сердечно-психической" жизни человека от солярной и
лунной активности, которая, в свою очередь, отражаясь на "теле"
природы, опосредованно воздействует и на тело человека.
9 – Великий Путь –
в тексте "да дао" –
магистральный путь развития мира. В устах монаха-послушника вопрос о
Пути
развития мира приобретает укоризненный оттенок: "заземлённости"
установки наставника он стремится противопоставить возвышенность
традиционного
идеала, нуждающегося в однозначном определении.
10 – "Что свыше
что-то там дано" – в
тексте "кун лай", дословно "пришедшее из пустоты".
11 – "Осенней поступи
металл" –
поэтическая метафора холода.
12 – Цзин
Кэ (–227 г. до н.э.) –
наёмный
убийца, подосланный правителем княжества Янь убить будущего
императора-объединителя
Китая Цинь Ши-хуана. Заговор был раскрыт, а Цзин Кэ, в "назидание"
другим, четвертован. Впоследствии вокруг имени Цзин Кэ возник ореол
героизма.
13 – Государства Ци и
Го – княжества эпохи Чжаньго
на территории Шаньдуна.
14 – "Скрепляющую
жизни нить" – в
оригинале эта идея передана иероглифом "ли", обозначающим, как видно
из контекста, универсальное начало жизни.
15 – В этом фрагменте
вновь употреблен термин
"ли" в значении "резон, истинное суждение".
16 – Сюй Фу –
алхимик-чародей периода династии Цинь
(246-207 гг. до н.э.). По преданию, в целях продления жизни императора
Цинь
Шихуана снарядил на поиски "островов бессмертия" экспедицию из юношей
и девушек, которая назад не вернулась.
17 – Края
плодов чистоты (вьет. тинь куа кань, кит.
цзин го цзин) – дан дословный перевод,
санскритский эквивалент не найден.