Pancavudha-Jataka.

Со слов: "Кто отрешился от всего мирского..." – Учитель – он жил тогда в Джетаване – начал рассказ об одном не слишком усердном бхиккху. "Правду ли говорят, брат мой, что ты не слишком усерден?" – спросил однажды Учитель этого бхиккху. "Правду, Учитель", – ответил ему бхиккху. "В прежние времена, брат мой, мудрые добивались царства, проявляя, когда это было нужно, поразительное упорство", – сказал Учитель, и он поведал монаху о том, что было в прошлой жизни.
"Во времена стародавние, когда на бенаресском троне восседал царь Брахмадатта, бодхисаттва родился сыном царя от старшей жены. В день наречения отец с матерью созвали восемьсот брахманов и, исполнив предварительно все их прихоти и желания, спросили о судьбе сына. Искушённые в знании людских судеб брахманы, видя счастливые приметы на теле дитяти, предсказали: "Твой сын, великий царь, наделён святостью, заслуженной в прежних рождениях, и после твоей кончины он обретёт власть над царством и, прославясь умением вести бой пятью различными способами, станет самым могущественным человеком во всей Джамбудипе". В соответствии с прорицанием брахманов царевича тогда же нарекли "Панчавудха", то есть "Искушенный в пяти способах ведения боя".
Когда царевич вырос и ему исполнилось шестнадцать лет, царь призвал его и сказал: "Ступай учиться, сынок!" "К кому же мне пойти в учение, государь?" – спросил царевич. Царь ответил: "Отправляйся, сынок, в царство Гандхара, в город Таккасилу, и поступи в ученики к тамошнему всемирно прославленному наставнику. Вот тебе деньги: заплатишь наставнику за учёбу". С этими словами царь вручил юноше тысячу монет и простился с ним. Царевич направился в Таккасилу и выучился там всем наукам. Напоследок наставник научил его пяти способам ведения боя, после чего царевич почтительно простился с учителем и, прихватив с собой пять средств ведения боя, пошёл назад в Бенарес. Путь его пролегал через лес, где властвовал яккха по имени Силесалома, что значит "Опутывающий волосами". Видя, что царевич собирается войти в лес, люди, стоявшие на опушке, стали его отговаривать: "Добрый человек, не заходи ты в лес: ведь это обитель яккхи Силесаломы. Он губит всех, кого только видит в лесу". Но, веря в свои силы, храбрый, словно лев, бодхисаттва бестрепетно пошёл через лес, покуда в самой его гуще не увидел перед собой яккху. Силесалома был ростом с пальму, голова его была – будто башня, венчающая дом, глаза – как два больших кубка для вина, из пасти, наподобие огромных красных корневищ, торчали два окровавленных клыка. Вместо носа у него был большой ястребиный клюв, брюхо играло всеми цветами радуги, а ладони и подошвы ног отливали синевой. При виде бодхисаттвы яккха заревел: "Куда идёшь? Стой! Я тебя сожру!" Однако бодхисаттва, стараясь запугать яккху, крикнул: "Яккха, я верю в себя, потому и пришёл. Смотри, не приближайся ко мне, иначе я пущу в тебя отравленную стрелу. Тут ты и найдёшь свой конец". Говоря так, бодхисаттва вынул из колчана пропитанную сильным ядом стрелу и, натянув лук, выстрелил – стрела, однако, застряла в волосах яккхи. Во второй раз выстрелил бодхисаттва, но и со второй стрелой случилось то же самое. Вновь и вновь сгибал он лук, пока все полсотни его стрел не застряли в волосах на теле яккхи. Яккха одним движением стряхнул с себя стрелы, так что все они упали к его ногам, и двинулся на бодхисаттву. Царевич, безуспешно повторив спои угрозы, обнажил затем меч и что было мочи ударил яккху, но и меч его тоже застрял в волосах, а был меч в тридцать три вершка длиною. Метнул тогда царевич свой дротик, но и он запутался в волосах яккхи. Бодхисаттва тогда ударил чудовище палицей, но и она тоже застряла в волосах яккхи. И вскричал тогда бодхисаттва: "О яккха, ты никогда, видно, прежде не слыхал обо мне – царевиче Панчавудхе, а я, да будет тебе известно, и вступая в твой лес, и уже проникнув в него, – не полагался ни на лук, ни на иное оружие, а только на себя самого. Поэтому и пришёл сюда. Сейчас я нанесу тебе такой удар, что от тебя останется лишь мелкая пыль!" Издав боевой клич, бодхисаттва устремился на яккху и ударил его правой рукой. Рука его застряла в волосах яккхи. Бодхисаттва ударил яккху левой рукой – и она застряла; ударил правой ногой, потом левой – и они запутались в волосах. Изловчившись, бодхисаттва боднул яккху головой, крича; "Сейчас от тебя только пыль полетит!" – но и голова его завязла в волосах. И так воин, испробовавший все пять способов ведения боя, оказался связанным в пяти местах. Но и, повиснув на яккхе, бодхисаттва оставался столь же бесстрашным и не собирался сдаваться.
Тут яккха задумался. "Этот человек наделён львиной отвагой, – размышлял он. – Хотя он и человеческой породы, но не похож на других людей: даже схваченным мной – ни капельки не боится. За то время, что я убиваю путников на дороге, ни разу ещё мне не попадался такой человек. Почему же всё-таки он не испытывает страха?" И, не решаясь сожрать царевича, яккха спросил его: "Эй, юноша! Почему тебе чужд страх смерти?" "А почему я должен бояться, яккха? – спросил в ответ бодхисаттва. – Прежде всего, каждый живущий умирает лишь однажды; кроме того, в моей утробе сокрыто особое оружие – "ваджира". Если ты сожрёшь меня, с "ваджирой" тебе не совладать: она перекрошит все твои внутренности, и оба мы погибнем. Вот почему я чужд страха". Конечно же, под "оружием" бодхисаттва подразумевал сокрытое в нём знание, но его слова заставили яккху задуматься ещё сильнее. "Этот юноша, без сомнения, говорит правду, – решил он. – Плоть такого человека-льва, даже если бы я отгрыз кусочек величиной с бобовое зерно, мне не переварить. Отпущу-ка я его". И, обуянный страхом смерти, яккха освободил царевича, сказав: "Ты, юноша, – человек-лев, не стану тебя есть. Словно месяц, ускользающий изо рта демона Раху, ступай себе подобру-поздорову и живи на радость своим родным, друзьям и всему свету".
И сказал тогда яккхе бодхисаттва: "Я-то пойду своей дорогой, но знай, что именно в наказание за дурные поступки в прошлых существованиях ты и осуждён быть свирепым, кровожадным яккхой, питающимся плотью умерщвленных тобой людей. Если бы в этой жизни ты в слепоте невежества своего по-прежнему творил зло, то и в новых рождениях пребывал бы таким же слепцом. Но отныне, после встречи со мной, ты уже не сможешь более творить зло: ведь отнимающий у живого существа жизнь возрождается либо в чистилище, либо в образе зверя, либо бездомным духом, либо демоном, а если даже он возрождается человеком, срок его существования недолог". Рассуждая далее в том же духе, бодхисаттва растолковал яккхе, каким злом для живого существа оборачиваются пять видов неправедных деяний и какие блага сулят пять видов праведных поступков. Устрашая яккху всевозможными способами и одновременно наставляя его в дхамме, бодхисаттва сумел обратить чудовище в свою веру, убедил его в необходимости быть кротким и научил пяти заповедям. Он возвёл яккху в сан лесного божества, которому приносят жертвы, призвал его напоследок быть стойким в усердии и удалился. Выйдя из лесу, он рассказал собравшимся на опушке людям обо всём происшедшем. Затем царевич, вооружённый всеми пятью средствами ведения боя, отправился в Бенарес и наконец свиделся со своими родителями.
Когда же, со временем, бодхисаттва воссел на престол, он правил царством в соответствии с дхаммой: подавал милостыню и творил иные добрые дела, – а с концом отпущенного ему срока перешёл в следующее рождение в полном согласии с накопленными заслугами".
И, заканчивая своё наставление в дхамме, Учитель – теперь уже он был Всепробуждённым – спел такую гатху:

Кто отрешился от всего мирского,
Творя добро, идёт тропою дхаммы,
Сумеет, разорвав сансары путы,
Достичь благоспокойствия ниббаны.

Продолжая разъяснять суть дхаммы, Учитель добрался и до горней сути архатства и во всей полноте открыл слушателю высочайшее из высочайших: растолковал ему величие четырёх благородных истин. Выслушав наставление, внимавший ему бхиккху вкусил от высшего плода архатства, Учитель же, слив воедино стих и прозу и связав прошлые и нынешние существования, так истолковал джатаку: "Яккхой в ту пору был Ангулимана, царевичем же Панчавудхой – я сам".